— Хочу тебя, — хриплый, низкий шёпот пронзает дрожью не хуже требовательных движений пальцев, и я, понимая, что в этот раз уступлю, сдамся, что сама его безумно хочу, завожу руки за спину, чтобы скорей развязать ленты юбки. Избавиться от совершенно лишнего сейчас турнюра.
— Но только один раз, — предупреждаю, переступая через кучу одежды на полу. — Спишем это на сиюминутное умопомрачение, — успокаиваю совесть, которая почему-то совсем не бунтует.
Примолкла, разомлела под ласками. Как и её хозяйка.
Предательница.
Кристофер разворачивает меня к себе, притягивает мягко и говорит тихо, хрипло, наклоняясь:
— Ничего не могу обещать, Лорейн. Ни тебе, ни себе.
Не помню, сколько мы целовались. Жадные до прикосновений друг друга, как будто обезумевшие. Зато хорошо помню, как стягивала с него пиджак и ругалась, припоминая и хордовых мам, и хордовых бабушек, воюя с пуговицами его жилета.
— Сколько же на тебе одежды! — проворчала, стаскивая с него рубашку.
Меня подтолкнули к кровати. Грубая ткань покрывала царапнула кожу, а в следующую секунду Грейсток накрыл меня собою, посылая по всему телу новые волны дрожи. Снова и снова. Скользнул рукой меж бёдер, ужалил поцелуем ключицу, опускаясь ниже, заставляя стонать, кусать губы и приглушённо всхлипывать.
— Согласен, без одежды намного лучше, — поймала его улыбку, тёмный, захмелевший взгляд.
Зажмурилась от удовольствия, когда он стал выводить языком у меня на животе непонятные, но такие приятные узоры, продолжая ласкать меня пальцами, сводить с ума губами.
— Как же я тебя… — охнула, испытав новый виток наслаждения.
— Ненавидишь? — Грейсток на миг приостановился, вызвав у меня стон разочарования, а потом усилил напор, и я поняла, что всё, пропала.
Пусть и на одну короткую ночь, но я его.
— Давай я отвечу тебе на этот вопрос завтра.
— Согласен, — вернулся к моим губам, сжал в объятиях, проникая в меня, заполняя собой. Сначала медленно, осторожно, а затем всё больше ускоряясь, уводя следом за собой из этой реальности.
Быстрые, резкие движения, до сладкой боли и головокружения. До стонов, всхлипов и непонятного шёпота. До приглушённого, утробного рыка, срывавшегося с губ Кристофера с каждым новым движением его бёдер. Последнее, что запомнила, — это его лицо, искажённое гримасой удовольствия. Последнее, что почувствовала, — это вспышку ослепляющего наслаждения и дрожь, прокатившуюся по телу мужчины, которого я по-прежнему любила.