Откуда вообще эта шальная идея? Он что, рехнулся? Ему так голову напекло, что он стал дурить? И как теперь выпутаться из этого идиотского положения?
– Сальво? Ты где? Саль…
Очевидно, увидела на земле его одежду! Она была все ближе.
Его обнаружили. Мать честная, вот это попал! Он зажмурил глаза в надежде стать невидимкой. Слышно было, как Адриана заливисто хохочет – видимо, запрокинув свою прекрасную голову, как тогда в отделении. Эх, вот бы его прямо тут же, на месте разбил инфаркт! Это был бы идеальный выход. Потом до него донесся, духмянее, чем разогретая солнцем солома, духмянее морского бриза, пьянящий аромат ее чистой кожи. Адриана приняла душ. Она стояла, должно быть, всего в нескольких сантиметрах от него.
– Протяни руку, я подам твои вещи, – сказала Адриана.
Монтальбано покорно вытянул руку.
Тогда она добавила:
– А теперь я отвернусь, не переживай.
И пока Монтальбано непослушными руками натягивал на себя одежду, ее смех, к пущему его унижению, звенел не умолкая.
– Опаздываю, – сказала Адриана, когда они подошли к машине. – Пустишь меня за руль?
Она уже поняла, что гонщик из Монтальбано никакой.
И всю дорогу – весьма недолго, поскольку в мгновение ока они уже очутились на парковке перед тратторией, – ее правая рука лежала у него на колене, а вела она одной левой. То ли от такой манеры вождения, то ли все-таки от жары комиссар обливался по́том.
– Ты женат?
– Нет.
– А девушка есть?
– Да, но она живет не в Вигате.
Вот зачем он это ляпнул?
– Как ее зовут?
– Ливия.
– Где ты живешь?
– В Маринелле.
– Дай мне свой домашний телефон.
Монтальбано продиктовал номер, она повторила.
– Запомнила.
Приехали. Комиссар открыл дверь, Адриана тоже. Вышли из машины, она положила руки ему на талию, легонько коснулась губами губ, сказала:
– Спасибо. – И рванула с места под визг шин, а комиссар стоял и смотрел ей вслед.
В участок он решил не ехать, а отправился сразу в Маринеллу. Было почти шесть, когда, надев плавки, он открыл дверь на веранду. И обнаружил там уютно устроившуюся троицу лет двадцати: двух парнишек и девчонку, которые явно толклись там целый день – и поели, и попили, и одежду развесили. На пляже с полсотни отдыхающих пытались поймать последние лучи уходящего солнца.
Песок при этом был усеян бумажками, объедками, пустыми банками и бутылками – помойка, да и только. В помойку превратилась и веранда: по всему полу бычки сигарет и косяков, банки из-под пива и кока-колы.
– Перед уходом чтоб все подчистили, – бросил комиссар, спускаясь по ступенькам к морю.
– Подчисти себе зад, – сказал кто-то из парней ему в спину.