Когда Генри пришел на утреннее совещание, в комнате царило уныние. Мейтленд, не поднимая головы, бросил на него исподлобья быстрый взгляд. Пул, теребя усы, внимательно рассматривал потолок, а Хедли, казалось, изо всех сил старался показать, что его здесь нет совсем. Только Балмер сидел прямо, и на его лице было написано сознание собственной правоты. Пейдж почувствовал благодарность к Мейтленду, когда тот нарушил общее неловкое молчание:
– Очень неудачно получилось, Генри, ничего не скажешь, но слезами делу не поможешь. Они ловко обработали бедную Дороти.
– Она сама во многом виновата.
– Конечно, но не могла же она догадаться, что все это означает.
– По крайней мере, они не облили нас грязью и ограничились намеком, что мы сильно устарели.
– Я бы сказал, что любая ругань была бы лучше, – угрюмо проворчал Балмер.
– Это штучки Ная, – сказал Пул. – Он у них заправляет всей лавочкой. Я на днях видел, как он играл на бильярде в «Красном льве». Ловкий тип.
– Придется просто посмеяться над случившимся, – заметил Мейтленд.
– Как же мы можем над собой смеяться, если игнорируем их! – разъярился Пул. – Подумать только, пока я парился в Северной Африке, этот франт прохлаждался в Нью-Йорке, якобы трудясь для информационной службы! Так бы и проломил ему башку!
– Чего бы лучше! – улыбнулся Мейтленд. – Кто еще поддерживает это предложение?
– Только не я, – кисло отозвался Балмер. – Если у них хватает ума придумывать такие штуки, нам нужно придумать что-нибудь похитрее. Кулаками тут не поможешь.
Генри почувствовал, что надо прекратить обсуждение, пока все не перессорились.
– Желание дать сдачи вполне естественно, – сказал он. – И эти нападки неминуемо причинят нам некоторый вред. Но я убежден, что наша сдержанность в конце концов принесет свои плоды. Она обеспечит нам уважение города. А ведь выдержать эти издевки, дешевые насмешки – всю ту грязь, которой они будут нас поливать, – мы можем, только если нас будут уважать простые люди.
– Простые люди! – закинув голову, Пул разразился хохотом.
– Не сбрасывайте их со счетов, – произнес Мейтленд спокойно. – Я верю, что в трудную минуту мы найдем у них поддержку. И я согласен с Генри: мы должны отдать все силы нашей газете и ждать.
– От души надеюсь, что вы правы, – сказал Пул, – но если продажа будет сокращаться и дальше, как бы не оказалось, что мы ждали слишком долго.
Наступило мрачное молчание, затем без дальнейших разговоров они перешли к делу. И все же весь день Генри не мог избавиться от мучительной мысли, что его не просто перехитрили, но и поставили в смешное положение в глазах всех, кто его знал. Поэтому, выйдя из редакции в шесть часов, он повернул к Клубу северных графств. В последнее время он старался избегать знакомых – ему было бы неприятно обсуждать свои трудности, а в ободрении или сочувствии он не нуждался. Но теперь он решил, что ради газеты обязан показаться на людях, проявив тем самым полное равнодушие к недавнему происшествию. Клуб северных графств, который в Хедлстоне чаще называли просто Клубом, был старинным и весьма почтенным учреждением несколько либерального оттенка, признанным местом встреч наиболее уважаемых граждан города. Здание клуба, построенное из серого тесаного камня, с плоской крышей и портиком, который поддерживали две массивные кариатиды, снаружи больше всего напоминало пышную гробницу, и, по правде говоря, в годы войны, дежуря там во время воздушной тревоги, когда кругом рвались бомбы, Генри не раз думал, что оно в конце концов оправдает свой внешний вид. Внутри, однако, было светло, тепло, и в воздухе чувствовался успокоительный аромат хорошего табака. Кивнув швейцару Дункану, Генри по привычке бросил взгляд на доску объявлений, увешанную множеством бумажек, и вдруг застыл от неожиданности, заметив на одной из них имя «Гарольд Смит». Да, Герберт Рикаби рекомендовал коммерческого директора «Хроники» в члены клуба, а вторую рекомендацию дал не кто иной, как настоятель церкви Святого Марка. Какой-то миг Генри стоял неподвижно, совершенно ошеломленный. То, что Смит за такое короткое время сумел проникнуть в избранный круг города, было новым и совершенно непредвиденным ударом. Однако Пейдж наконец взял себя в руки и, решив ничего не говорить по этому поводу, прошел в зал. Народу там было мало, и все-таки ему почудилось, что его появление вызвало некоторое замешательство. Между помпезными колоннами поддельного мрамора, которые поддерживали лепной викторианский потолок, он заметил сэра Арчибальда Уэллсби и доктора Барда, стоявших у камина, и направился к ним.