Но сегодня, утром 1 марта, просматривая последний отчет о финансовом состоянии «Северного света», он со всей очевидностью увидел, как истощились его фонды. Долго сидел он задумавшись, потом, улучив минуту, когда мисс Моффат вышла из комнаты, с подавленным вздохом снял трубку и договорился о встрече с Фрэнком Холденом, управляющим Северным банком.
В одиннадцать часов утра он уже входил в кабинет Холдена, маленькую комнатку за конторкой кассира, всегда производившую мрачное впечатление из-за панелей красного дерева и матовых стекол в окнах: на полу здесь лежал шерстяной ковер, вытертый до блеска ногами почтенных и преуспевающих нортумбрийцев. При появлении Генри управляющий отпустил клерка, с которым разговаривал, сердечно пожал Генри руку и предложил присесть. Высокий, сухощавый, с коротко подстриженными усами и в очках с роговой оправой, Холден производил впечатление человека неглупого и приятного, старавшегося и клиенту понравиться, и своей выгоды не упустить. Он был на двенадцать лет моложе Генри и происходил из старинной хедлстонской семьи: они были людьми одного круга, более того – отец Фрэнка, Роберт Холден, являлся самым близким другом отца Пейджа, и их вместе с Робертом Харботлом, входившим в это тесное содружество, так и прозвали: «три Боба».
Поэтому-то Генри и было не так уж трудно завести речь о том, что занимало его мысли, и после нескольких общих замечаний он прямо приступил к делу:
– Фрэнк, я пришел к вам по поводу займа.
– Да? – заметил Холден. – А я-то думал, что вы зашли поболтать. – Последовала короткая пауза, затем, поскольку Пейдж продолжал молчать, управляющий улыбнулся, как бы желая смягчить то, что собирался сказать: – Видите ли, мистер Пейдж, в последнее время вы довольно основательно прибегали к нашей помощи. В понедельник я случайно заглянул в ваш счет. Он… словом, я думаю, вам самому известно, насколько вы превысили свой кредит.
– Конечно, – кивнул Генри. – Я немножко перехватил. Но ведь у вас есть в качестве гарантии мой военный заем.
– М-да, военный заем. – Холден, казалось, что-то обдумывал. – Сколько вы тогда за него платили… примерно по сто четыре за сто, да?
– Кажется, так.
– А сейчас стофунтовая облигация и шестидесяти пяти не стоит… красная цена ей – шестьдесят три с половиной. И по-видимому, она упадет еще ниже. Почему вы не продали их, когда я советовал?
– Да потому, что, как всякий сознательный гражданин, я считал своим долгом держать их.
Холден как-то странно посмотрел на Пейджа:
– В наше время сознательные граждане заботятся прежде всего о себе. Неужели вы не понимаете, что инфляция, которой мы не сумели положить конец, разоряет держателей таких правительственных бумаг? Нечего сказать, надежные ценности… Вот таким-то образом доверчивые патриоты вроде вас и разоряются. – Генри хотел было возразить, но Холден продолжил: – Словом, вы потеряли свыше тридцати девяти тысяч фунтов вашего капитала, и если я что-нибудь понимаю в такого рода делах, то потеряете еще. При таком положении вещей через семь или восемь недель вы лишитесь вашего обеспечения.