В пять часов Генри отложил работу и поехал в Слидон. Новости, обрушившиеся на него утром, вызвали сильнейшую головную боль, которая не оставляла его весь день, и только освежающая прохлада моря принесла некоторое облегчение. Когда он проезжал по знакомой, круто поднимающейся вверх дороге, подул легкий вечерний ветерок, на дюнах зашевелилась чахлая трава. Поскольку он не дал знать о своем приезде, Кора не встречала его у калитки. Вообще, домик был погружен в необычную тишину. Но вот он увидел Кору: она сидела у окна, склонившись над какой-то работой. Заслышав шум машины, она подняла голову, и лицо ее, озабоченное и странно задумчивое, просияло от радости. Она вскочила и через минуту появилась в дверях. Сейчас больше чем когда-либо Генри был рад ее видеть. Впервые за много дней он почувствовал, что у него становится легче на душе.
– Я решил заглянуть к вам на часок. Не помешаю?
– Что вы! – Она взяла его за обе руки. – Для меня ведь такое удовольствие видеть вас. А я-то как раз собиралась проскучать весь вечер.
– Вот уж ни за что бы не поверил. Вам, по-моему, никогда не бывает скучно.
– Да нет, бывает. Но сейчас мне уже не скучно. Заходите.
– А где Дэвид? – спросил Генри, снимая пальто.
Он ожидал услышать, что Дэвид работает. Но Кора смотрела на него и медлила с ответом:
– Он уехал в Скарборо… сегодня утром… к доктору Ивенсу.
Это известие настолько ошеломило Генри, что он остановился как вкопанный в маленькой, тесной передней.
– Он себя так плохо чувствует? – наконец спросил он.
– Нет. Во всяком случае, не очень уж плохо. Но в последнее время стал немножко беспокоиться.
– О чем?
– О себе. Просто беспокоится – и все тут.
– Быть может, он опасается, что хорошее самочувствие у него ненадолго? – спросил Генри. – Я хочу сказать, боится возврата болезни?
– Пожалуй, да. – Она заговорила медленно, с трудом и в то же время как бы испытывая облегчение оттого, что может излить душу: – Началось все недели две назад. Сначала он забросил свою книгу. А потом все стал вспоминать, как ему было худо, пока мы не встретились. Я старалась, чтоб он об этом не думал: я-то ведь знала, что это вредно для него. Но ничего не получалось: «Если со мной снова случится такое, Кора…» А в прошлый понедельник спустился со своей мансарды и спрашивает: «С кем это ты разговаривала?» Я говорю: «Ни с кем». – «Но я же слышал, я точно слышал, – говорит он. – Ведь не сама же с собой ты разговаривала?» Я сказала: «Конечно нет» – и стала шутить над ним. А он-то не унимается: обшарил все уголки в доме, заглянул во все ящики, не прячется ли где кто. Ну, понятно, никого не оказалось… никогошеньки. Тогда он посмотрел на меня как-то чудно. «Кора, – говорит, – я слышу голоса». Я сказала, что это ему просто померещилось. А сегодня он объявил, что должен ехать к доктору. И не позволил мне сообщить вам об этом. Даже не позволил поехать с ним. Я-то хотела… но только он не позволил. Он сказал, что должен сам о себе заботиться, а не зависеть от других, иначе уж ему никогда не отделаться от своей болезни.