Доктор Ивенс наблюдал за этими изменениями с поистине гениальной проницательностью, и скрыть от него что-либо было трудно. Он знал о встречах с Корой. Предоставив Дэвиду свободу, он на первое время приставил к нему санитара, боясь, чтобы пациент не выкинул какой-нибудь глупости, как жизнелюбивый доктор именовал самоубийство – эту темную тучу, которая так долго омрачала сознание молодого Пейджа. Однако Дэвид не нуждался в таком косвенном поощрении своих чувств – наоборот, это даже обижало его. По-своему он был влюблен в Кору. Он не питал в отношении ее никаких иллюзий, приемля ее такой, какой она была, – со всеми недостатками воспитания, грамматическими ошибками, простотой и неразвитым умом. Больше того, именно в этих явных недостатках он видел те качества, благодаря которым ему было так легко с ней и он не ощущал того напряжения, а главное, не испытывал тех сомнений, затруднений и страхов, которые так мешали раньше, когда он имел дело с другими женщинами. Своей нежностью она вернула ему веру в себя, своей преданностью ободрила его, и, хотя он по-прежнему все еще боялся будущего, теперь по крайней мере он мог сказать себе: «Эта женщина мне поможет». За две недели до его возвращения в Хедлстон они расписались в Бюро регистрации браков в Скарборо. Все это с небывалой яркостью промелькнуло в уме Дэвида, пока он лежал без сна, тщетно пытаясь найти в первых днях своего знакомства с Корой какой-то ключ к ее нынешнему поведению. К утру он на час заснул, а когда проснулся, Кора уже была внизу. Он спустился туда вслед за ней, и они в кухне выпили кофе с гренками. Хотя внешне Кора выглядела как всегда, он понял, что оживление ее неестественно. Разговор между ними не клеился, и ни он, ни она и словом не обмолвились о сделанном ею накануне предложении. После завтрака Дэвид не мог заставить себя сесть за работу. Он готов был поклясться, что Кора вздохнула с облегчением, когда он сказал ей, что намерен прогуляться к молу. Чем больше он думал об этом, спускаясь по извилистой дороге к берегу, тем больше мучила его уверенность в том, что она по какой-то причине хотела, чтобы он ушел из дому. Ему вдруг захотелось вернуться и спросить у нее, что же случилось. Но нет, он этого не сделает. Пусть скажет сама, пусть сама раскроет ему свое сердце. И почему… почему она молчит? Прогулка по молу превратилась для Дэвида в сущую пытку. Снедаемый желанием узнать, что происходит дома, он все же не разрешал себе ускорить шаг. У пристани он, по обыкновению, остановился обменяться несколькими словами с Мартой Дейл, старушкой, державшей газетный киоск напротив единственной в поселке лавки. Наконец Дэвид повернул назад и стал подниматься по склону холма. За поворотом дороги, почти у самой своей калитки, он резко остановился – сердце у него вдруг заныло; его худшие подозрения подтвердились.