Леня рассказывал, как в городке, где его застигли немцы во время бегства, он три дня по утрам становился в очередь за хлебом, три раза получал хлеб и три раза выходил ему навстречу немецкий солдат с плоским и сонным лицом, отбирал хлеб И говорил:"Ihr Juden verdien kein Brot - ihr seid schuld an dem Kriege!" (Для евреев хлеба нет - евреи виновники войны. (нем.) - Примечание Марголина).
* Когда Леня сказал, что он учитель музыки и не виноват в войне, немец ухмыльнулся: "Fur Juden ist die Musik zu ENDE!"" (Для евреев музыка кончилась (нем.) - Примечание Марголина). Но Леня не поверил ему.
Второй был - Люблинер, человек из гущи еврейской бедноты, дитя Лодзи. Для него литература была - "храм", куда он вступал на цыпочках, с молитвенным лицом. Вечно сидел он, покрывая страницы мельчайшими бисерными буквами. он читал Мангера (Ицик Мангер, еврейский лирический поэт 30 - 40-х годов - Примечание Марголина), как набожные евреи читают молитвенник. Человек этот ввел меня в литературу на идиш: он первый принес мне "Завл Римера" Борейши ("3авл Ример" Менделя Борейши - стихотворная хроника о гонениях на евреев в России после Первой мировой войны, "В Нью-Йорке" Гальперина (Моше-Лейб Гальперин - поэт и прозаик, писавший на идиш в 20 - 30е годы) и стихи Кульбака (Моше Кульбак - еврейский поэт из Германии, бежавший от нацистов в СССР и погибший перед войной в сталинских лагерях) - Примечания Марголина).
В старых комплектах варшавской "Фольксцайтунг", если они где-нибудь уцелели, найдутся его переводы детских стихов Тувима. Бежав из Лодзи, Люблинер явился в Белосток и поселился в советском Доме еврейского писателя. Там он изрядно голодал и наконец переехал в Пинск. В Пинске он занялся составлением книжки-сказки "Шапка", которая была разрисована и украшена виньетками ста шапок всех времен и народов (начиная с лопуха, которым дети покрывали голову от солнца в доисторические времена, и кончая, конечно, красноармейским шлемом с пятиконечнгой звездой).
Сказка была послана в еврейский Детиздат в Москву и принята к печати. Это событие окончательно укрепило коммунистические симпатии Люблинера. Мы жили втроем в одной комнате: я был сионист, Леня - скептик, Люблинер - коммунист. Это не помешало нам троим условиться встретиться в Палестине, так как коммунистические симпатии Люблинера не заходили так далеко, чтобы он по доброй воле захотел оставаться в Советском Союзе.
В декабре 1939 года прибыл в Пинск гость из Лодзи: Меир Розенблюм. Никто не ждал от него такого геройства. Это был человек физически настолько слабый и хилый, что, кажется, само хождение по улице превышало его силы. Я, по крайней мере, никогда не видел, чтобы Розенблюм на улице ускорил шаг или побежал. И этот человек решился на нелегальный переход границы в условиях, которые требовали немалой физической выносливости и мужества. Дорога прошла благополучно. В одном месте немцы поймали его, дали в руку метлу и заставили подметать площадь. Это кончилось бы плохо, потому что Розенблюм, человек ученый и очень близорукий, не различал на земле мусора и не владел метлой. Но, на счастье, его передали в руки старого поляка, который сразу его отпустил. На границе, когда брели в глубоком снегу и ночном мраке, его спутники, юноши и девушки, сами нагруженные поклажей, не только несли его рюкзак, но и следили, чтобы он не потерялся. Он, конечно, не поспел за ними и остался один в лесу ночью, между СС и советскими пограничниками. Но люди из его партии вернулись и вывели его из лесу.