— А если…
— А если же речь шла о любовной связи женатого мужчины с одинокой женщиной, то о ней говорилось как о «побочной» жене. Дети их тоже считались «побочными».
— Вечная дискриминация! — сердито произнесла Катя.
Лаэртов поцеловал ей руку.
— Милая моя… В те времена люди так же влюблялись, испытывали страсть, ревновали… Я повторяю — другой была оценка этих переживаний: не было их романтизации и идеализации. Но сейчас все иначе, — прошептал Толик, нахмурившись. — Катя, так нельзя… Нет, я, конечно, не знаю твоей истории в целом, да и вообще — не мое дело судить, но… Нельзя строить свое счастье на чужом горе!
«Моя душа умерла…» — мгновенно вспомнила Катя, и прежние сомнения вновь всплыли на поверхность.
— Может… Может, и не будет никакого горя, — пробормотала она. — Лаэртов, это же самая обычная жизненная ситуация…
— Я бы с тобой никогда так не поступил, — проникновенно сказал он. — Мне и в голову не приходило завести роман на стороне… Твой Алексей — он…
— Ты просто ревнуешь! — закричала она. — Я поняла — ты ревнуешь!
— Я не ревную! — неожиданно и он стал кричать, очки с его носа свалились, и он опять едва успел подхватить их. — Я просто не узнаю тебя! Моя Катя не была такой! Моя Катя не разрушала чужие семьи!
— Да там давным-давно все разрушено!
— Откуда ты знаешь?
— Знаю! А ты… Ты, Лаэртов, старомодное чучело!
Толик молчал, тяжело дыша. Катя тоже замолчала. Сердце у нее билось, словно сумасшедшее, и все та же тоска, которая, оказывается, никуда не исчезла, снова заползала в ее душу.
— Да, я чучело… — осипшим голосом прошептал Толик. — И меня нельзя любить…
Кажется, за стеклами его очков блеснули слезы. Милый, глупый Толик Лаэртов, который боялся всего на свете и которого мог так шокировать чужой роман…
— Прости меня! — улыбнулась Катя. — Ты вовсе не чучело. Лаэртов, я не имею права ругать тебя — ведь сегодня же твой день рождения…
Катя поспешно обняла его.
Лаэртов осторожно, робко положил ей руки на плечи.
— Я об этом думала, Лаэртов… — прошептала жалобно Катя. — Ну, о том, что поступаю неправильно. Но что же делать? Я очень люблю Алешу…
— Да-да, я понимаю… — вздохнул он. — Любовь — это величайшая радость, но в то же время — величайшее горе.
— Что же делать?
— Я не знаю.
Катя снова откинулась назад.
Толик, скрестив руки на груди, с мягкой улыбкой смотрел на нее.
— Лаэртов…
— Что?
— Ты должен перестать быть маменькиным сынком. Мне кажется, Вера Петровна слишком много власти имеет над тобой! — решительно произнесла она. — Ведь, по сути, это она нас с тобой развела. А ты должен быть счастлив! Я вот поговорю с Зоей Личутиной…