После этого, подобрав с пола кусок толстой витой арматуры, он принялся обеими руками выписывать восьмерки битой и стальным прутом одновременно. Нападавшие, обнаружив перед собой, бешено вращающиеся по непредсказуемой траектории увесистые предметы, сильно призадумались и заметно поскучнели. Сенсей же тем временем решительно перешел в контратаку и словно сенокосилка, врубившись в ряды бандитов, сократил их поголовье ровно наполовину. Краем глаза он с мстительным удовлетворением отметил, что большинству из них помощь врача уже не понадобится.
Стоны и вопли, прерываемые хрустом костей и рвущихся сухожилий, ласкали ухо Сенсея. Оставшихся в живых трех негодяев он загнал в самый дальний угол холла. Прокручивая в воздухе окровавленную биту и стальной прут на холостом ходу, он с интересом наблюдал, как перепуганных бандитов, не привыкших к достойному отпору, охватывает паника.
— Стой, урод! — заголосил вдруг длинный нескладный парень, потрясая новенькой лакированной битой. — Ты знаешь кто я?
— Да мне без разницы, — равнодушно пожал плечами Сенсей, медленно с неотвратимостью хлебоуборочного комбайна, надвигаясь на бандитов. — Все равно, ты уже не жилец!
— Это ты не жилец, козел! — истерично, со слезой в голосе, взвыл мосластый. — Мой отец сам Пономарь! Только попробуй меня пальцем тронуть, и он с тобой знаешь, что сделает?
— А, вот тебя-то мне и надо! — свирепо прорычал Сенсей и решительно шагнул вперед.
Через мгновение бледный отпрыск Пономаря остался в гордом одиночестве. Слева и справа от него по стене медленно сползали два бездыханных тела с раскроенными черепами, оставляя за собой на дорогих светлых обоях жуткие кровавые следы.
Бросив биту, отпрыск Пономаря рухнул на колени, воя от ужаса. Сенсей проявив несвойственный ему гуманизм, отключил молодого потомственного бандита легким ударом биты по затылку. После чего, нагнувшись, он с размаху, всадил ее рукоятку в зад парню, прорвав спортивные штаны. Поднявшись, он пинком загнал массивную деревяшку глубоко в тело.
— Передавай папе привет — пробормотал Сенсей и, сделал ему ручкой.
Выйдя из угла, он вернулся на середину холла. Подойдя к неподвижному Вадику, Сенсей склонился над ним. Черты лица парня, несмотря на разбитое заплывшее лицо, заострились и осунулись. Сквозь залитую кровью кожу проступила нехорошая синюшная бледность. Сенсей осторожно приложил пальцы к шее Вадика, пульса не было.
Погладив его по щеке, он, глотая горькие слезы, прошептал:
— Прости меня старого дурака, сынок!
После этого Сенсей подошел к подножию мраморной лестницы и перенес оттуда тело Слона, положив его рядом с Вадиком. Потом он тяжело опустился на колени и сел на пятки, перед своими учениками так чтобы ему был видна входная дверь и стал ждать.