Поутру накрывал на стол под брюзжание Афанасия Никитича, снова и снова то поправлявшего меня, то принимавшегося рассказывать в очередной раз биографию моего персонажа. До оскомины… но старательно репетирую роль, проникшись мрачноватым пессимистическим смирением.
– Прогуляюсь… – сообщил он мне, небрежно ставя на чистый стол влажную от чая чашку, и мне так захотелось огреть его полотенцем!
– Та-ак… – замолкнув, он склонил голову набок.
– Стреляют, – растерянно констатировал я.
– Я в город, – резко встал Афанасий Никитич, – нужно узнать, што там, да как.
Подскочив было, я набрал уже полную грудь воздуха… но тихо выдохнул и сел назад. Иногда нужно и так… просто ждать.
Хозяин дома пришёл меньше, чем через час. Скинув сюртук, он растёкся на плетёном кресле-качалке на веранде, выходящей в сад, обмахивая себя попеременно соломенной шляпой и газетой, да понемножечку отходя. Накрахмаленная его рубаха пропотела едва ли не насквозь, а лицо изрядно осунулось и выражало озабоченность.
– На Мытной площади волнения начались, – рассказывал он, прерываясь, только штобы глотнуть кваса, – додавливают уже, но…
Афанасий Никитич пожевал губу.
– … не вдруг и додавят. Неорганизованно, а так… устал просто народ, а власти всё закручивают да закручивают гайки. Резьбу уже сорвали, а всё крутят и крутят, иногда даже и непонятно – зачем? Сейчас разогнали, а потом… знаешь, даже и предугадать не могу, как обернётся.
– Революцией?
– Не… – он убеждённо покачал головой, – не в этот раз. Репетиция, даже и не генеральная, уж я в этом-то понимаю! Сразу подавить не выйдет, это как… сапожищем по угольям костра садануть. Вроде как и нет больше костра, а угольки потом тлеющие где только не найдёшь.
– Не лезь, – бывший антрепренёр остро глянул на меня, – не твоё, не в этот раз. Пока раскачаются, да пока… боевиков с револьверами да ружьями дай Бог человек пятьдесят на всю Тверь найдётся! Да не в одной кучке, а россыпью. Потом уже да… мстители и прочее. Но то потом! А тебя, ежели вздумаешь, цапнут быстро – яркий ты, да и нездешний. Ни к кому подойти, ни куда бежать…
Стало почему-то стыдно, я ведь и не собирался… Не первый уже раз принимают меня за человека, который вот прямо-таки горит странствовать по миру, причиняя справедливость всем, кто не успел убежать.
Покивал, сделав под маской нужную гримасу, и Афанасий Никитич наконец-то соизволил дать мне газету, велев читать вслух. А новости…
… пугали. Через колючую проволоку цензуры пробивались заметки о… репетиции в десятках городов. Началось в Одессе, а оттуда по всему Югу России, да в Москве… Тлеть начало по всей стране, и где полыхнёт пожарищем, а где и потухнет, не найдя пищи, Бог весть.