Мужчина все-таки не совсем ослеп и обнаружил опасность. Я уже напряг мышцы, чтобы размахнуться и начать движение, которое с ним покончило бы, но тут он резко развернулся и побежал к воротам. Я немного пробежал за ним, но потом остановился, потому что внутри все-таки теплилось: «Нет».
Месяцем раньше меня бы просто раздавила, не говоря о том, что насмерть бы напугала, мысль от том, что я чуть не совершил. Это деяние необратимо изменило бы меня.
Когда я стоял на очищенной подъездной дорожке и увидел, как мужчина рывком садится в свой автомобиль, я подумал только что-то вроде: ой, какие мы нежные. Подумаешь, ерунда. Когда я вернулся к дому, там стоял Томас со скрещенными на груди руками. Возможно, он следил за развитием событий, потому что медленно покачал головой, когда я отставил в сторону лопату и погасил фонарик.
– Что это за хрень с тобой происходит? – спросил он, и я истолковал это больше как выражение удивления, чем вопрос. Поэтому я не ответил. И что я мог ответить?
* * *
Соотношение сил между мной и Томасом в этот вечер изменилось. Изменилась его манера смотреть на меня и разговаривать со мной. Может быть, это было из-за того, что он счел меня психически нездоровым, и то уважение, которое он мне выказывал, было просто сродни тому уважению, которое выказывают бешеной собаке. Какая, к черту, разница, выказывал ли он уважение или опасался, когда обращался ко мне.
Меня должна была бы удовлетворить такая перемена. С тех пор, как встретил Томаса в первый раз, я сам чувствовал к нему это уважение, несмотря на его политические взгляды. Я сам себе в этом не признавался, но стремился воспользоваться его способностью вызывать уважение. Когда теперь я наконец обрел эту способность, я не чувствовал ничего, а может быть, это само по себе и было причиной. Мы сидели в качающемся вагоне легкорельса, и самым сильным моим ощущением было неприятное чувство, похожее на голод, которое грызло внутренности. Когда проехали несколько станций, Томас сказал:
– Можешь сделать мне одолжение?
– Конечно.
– Можешь прекратить так лыбиться?
Я даже не отдавал себе отчета, что улыбаюсь, но, когда Томас это сказал, заметил, как у меня поднимаются уголки рта. Может быть, это была просто реакция, какая бывает у гиены – она показывает зубы, когда только что упустила свою добычу. Я расслабил мышцы щек и сказал:
– Хочу и лыблюсь.
Томас пожал плечами и поставил рюкзак на колени.
– Даже не спросишь, сколько удалось добыть?
– И сколько же удалось добыть?
– Прикольно, что спросил. Почти ничего. Если у них что и было, то под замком. Немного по мелочи. Вот.