Если я делала норму, то мне давали еду.
В первый день в лагере я ничего не ела.
На второй день реабилитации я тоже ничего не ела.
На третий день мои успехи в работе были такими же, как и в предыдущие дни, и мне опять не выдали мою пайку. Проходя мимо меня в очереди в туалет, одна из молодых монахинь отломила мне кусок от своей хлебной пайки. Я была ей очень благодарна и впервые с тех пор, как меня забрали из моей московской квартиры, я подумала о том, что мне, возможно, надо начать молиться.
Монахини, которые были среди заключенных, меня поражали, Анатолий. Это была небольшая группа полек, очень преданных своей вере и более упертых, чем самые закоренелые преступники. Они отказывались подчиняться приказам охранников. Они громко молились во время переклички, что дико раздражало охранников. Меня их молитвы утешали, хотя я вовсе не была религиозной. Их наказывали – вытаскивали за робу и перед строем заставляли перед всеми встать на колени. Одну монахиню заставили так стоять весь день, упираясь коленями в каменистую землю. Но она не сдалась и все время молилась с лицом Святой Дурочки. Пальцами она перебирала невидимые четки, хотя лицо ей пекло солнце, а по ногам стекала в пыль моча.
Пару раз охранники сажали всех монахинь в карцер. Это был самый первый построенный в лагере деревянный барак, в котором крыша уже наполовину провалилась. Там было холодно и водились крысы и насекомые.
Я не могла не завидовать монахиням, хотя у них были гораздо более длинные приговоры, чем у меня.
Они были в группе, они не ждали весточки с воли, о которой мечтала каждая из нас. Несмотря на то, что их могли разлучать, они никогда не впадали в отчаяние, которое охватило души всех остальных. Они не были одиноки и всегда находились в компании с Господом. Я же всю свою веру вложила в человека, в Борю, смертного и поэта. Я не получала от него никаких известий и даже понятия не имела, жив он или нет.
На четвертый день на моих ранее нежных ладонях образовалась мозоль, и я уже могла полноценно работать киркой. Я поднимала кирку над головой и вонзала ее в землю с чудовищной силой. К концу дня я сделала свою норму и получила свой дневной рацион. Правда, тогда я смогла съесть только часть. Мое тело привыкало к новой жизни быстрее, чем мой ум. Ведь именно так всегда и происходит, верно, Анатолий?
Прошли эти страшные первые дни, потом недели, потом месяцы, а потом и года. Это были не дни в календаре, а количество выкопанных в земле ям и количество пойманных на теле вшей. Эти годы прошли в мозолях, волдырях и убитых в бараке тараканах. Существовало всего два времени года: зима и лето, и непонятно, что было хуже.