– Пока сама моешься, постираешь мои грязные вещи, – приказала она.
Анатолий, мне хотелось бы написать, что в этот момент я отвернулась от стены и бросила в лицо Буйной ее грязные вещи. Что я набросилась на нее с кулаками, и хотя она все-таки меня побила, но я заслужила ее уважение.
Но ничего подобного не произошло. Я взяла ее грязное белье, подошла к раковине и постирала его, намыливая своим собственным обмылком, после чего развесила ее вещи на веревке поближе к горящей печурке. После этого я разделась и вымылась холодной водой. Потом заснула. На следующий день повторилось то же самое.
Если бы во время наших встреч на Лубянке я сделала то, что вы, Анатолий, от меня хотели, я бы получила меньший срок? А если бы я сейчас дала вам ту информацию, которую вы хотели получить, это помогло бы мне? Если я признаюсь во всем, в чем меня обвиняли, отпустят ли меня на волю? Или мне все же лучше закончить все это и зарезаться острым концом кирки?
Можно было бы предположить, что зимой в лагере очень трудно, но, как оказалось, летом еще трудней. Летом нас отправляли на сельхозработы. Наши робы были сшиты из так называемой «чертовой кожи», которая не пропускала воздух и в которой мы сильно потели. На коже появлялись раны и экзема от пота, а также от постоянных укусов мух. Чтобы защитить лицо от солнца, мы делали из марли и ржавой проволоки повязки на лицо, похожие на те, которые носят пчеловоды. Женщины-крестьянки, которые провели в лагере по десять лет и кожа которых почернела и задубела, смеялись над нашими московскими приспособлениями и нашей нежной и белой кожей. Этим женщинам было тридцать или сорок лет, но выглядели они на все шестьдесят или семьдесят. Они знали, что со временем мы перестанем заниматься этой ерундой и позволим солнцу испепелить последние следы красоты, сохранившиеся на наших лицах.
Анатолий, мы работали в поле по двенадцать часов в сутки. Во время работы я читала про себя Борины стихи, подстраивая ритм каждой строчки стиха под размеренные удары киркой или движения рук, в которых была лопата.
После возвращения с работ нас тщательно обыскивали, чтобы мы не принесли в лагерь чего-нибудь запрещенного. В эти минуты, чтобы не концентрироваться на том, что делают с моим телом, я вспоминала слова любви, которые в свое время говорил мне Боря.
Я сочиняла свои собственные стихи, строчки которых появлялись в моей голове, словно написанные на листе бумаги. Я часто повторяла их про себя, чтобы не забыть. Но сейчас, когда у меня есть бумага и карандаш, я не могу их вспомнить. Может быть, некоторые стихи предназначены исключительно для личного пользования.