– Это тебе. Но ты должна прочитать эти бумаги здесь, из этого дома их выносить нельзя, – он пододвинул ко мне лист бумаги, – и распишешься здесь, когда прочитаешь.
– А что это?
– Ничего важного.
Внутри пакета лежало письмо на двенадцати страницах и небольшая зеленая записная книжка. Я увидела его размашистый почерк. Написанные им буквы всегда напоминали мне полет журавля. Я быстро пролистала записную книжку, потом просмотрела письмо. Боря был жив. Он был на свободе. И написал мне письмо.
Я не стану делиться с вами строками из этого стихотворения, Анатолий. Я прочитала его много раз для того, чтобы запомнить, потому что знала, что больше никогда не увижу текст этого стихотворения. Может быть, вы и сами уже читали его, но я сделаю вид, что этого не было и что эти слова принадлежат мне и только мне одной.
В письме он писал мне о том, что делает все возможное для моего освобождения, а также о том, что с радостью поменялся бы со мной местами, если бы это было возможно. Он писал о том, что его мучает чувство вины, которое сдавливает его грудь все сильнее и сильнее с каждым днем. Писал, что ему страшно от того, что под этой тяжестью сломаются его ребра и он умрет.
Читая это письмо, я почувствовала то, что, как мне кажется, чувствовали монахини в лагере – тепло и защиту веры.
Почему мне разрешили прочитать это письмо, Анатолий? Почему пахан так долго не показывал мне этого письма? Наверняка от меня хотели какой-нибудь платы за то, что я прочитала это послание. Я не знала, чего от меня хотели, но знала, что готова сделать все, о чем меня попросят. Я была готова стать стукачом и женой пахана ради того, чтобы иметь возможность получать Борины письма.
Но пахан не стал просить меня стать его женой или стукачом. Лишь позднее я узнала о том, что Боря хотел видеть доказательства того, что я жива, и спустя несколько месяцев ему передали бумагу, которую я подписала, прочитав его письмо.
В лагере поползли слухи о том, что Сталин болен и наш лагерный режим может быть смягчен. Вскоре мне разрешили получать почту от Бори и членов моей семьи. Боря писал, что у него был сердечный приступ, и он провел несколько месяцев в больнице, и боялся того, что больше меня никогда не увидит.
Потом он написал мне, что как только узнал, что я жива и мы можем переписываться, то снова взялся за роман.
Боря писал о том, что допишет роман, чего бы это ему ни стоило, и его не остановит ни плохое состояние здоровья, ни то, что органы читали нашу переписку.
Дорогой Анатолий, вы помните ночь перед смертью Сталина? В ту ночь мне снились птицы. Не белые голуби, которые, по мнению многих заключенных, свидетельствуют о том, что тебя скоро освободят. Мне приснились тысячи черных ворон, сидевшие рядами на плацу. Казалось, что вороны не дышат, и, когда я подошла к ним ближе и хлопнула в ладоши, они остались без движения. Я хлопала в ладоши до тех пор, пока мои ладони не заболели. Но когда я отвернулась, птицы тут же поднялись в воздух. Их было так много, что они закрыли собою луну. Я смотрела, как стая двигалась то влево, то вправо. А потом неожиданно все птицы разлетелись в разные стороны.