Разве я ослеп? Внутреннее око души моей потеряло свою силу? Я видел ее, образ ее сверкнул передо мной, как метеор, и исчез. Все силы души моей сомкнулись в страстном напряжении, но они бессильны вновь вызвать этот дивный образ. Если когда-нибудь я встречу ее – мой глаз найдет ее и среди тысяч! Но теперь она исчезла и мой внутренний взор напрасно стремится догнать ее своим пламенным желанием. Я гулял по Langelinie, не обращая ни малейшего внимания на окружающее, но мой зоркий глаз не пропускал ничего. Вдруг взор мой упал на нее. Он впился в нее, остановился неподвижно, не повинуясь больше воле своего господина. Напрасно хотел я заставить его рассмотреть чудное явление, он смотрел и – не видел ничего. Как фехтовальщик, бросившийся вперед с поднятым оружием и окаменевший в этом положении, взор мой замер на одной точке. Я не мог ни опустить, ни поднять, ни обратить его вовнутрь, я не видел ничего потому, что слишком пристально смотрел. Единственное воспоминание, унесенное моим взором, – ее голубая накидка; вот что называется «поймать облако вместо Юноны». Она ускользнула от меня, как Иосиф от жены Потифара, оставляя мне лишь накидку! С ней шла какая-то старуха, вероятно мать. Эту старуху я могу описать с головы до пят, хотя вовсе не смотрел на нее, а лишь случайно скользнул по ней взглядом. Так всегда бывает: девушка произвела на меня сильное впечатление – и я забыл ее; старуха ни малейшего – ее я помню.
Душа моя все бьется в той же путанице противоречий. Я хорошо знаю, что я видел, но знаю также, что я забыл виденное. Остаток воспоминания не служит для меня отрадой, а лишь воспламеняет жгучую боль желания. Мое сердце, моя душа требуют этого образа, требуют с таким необузданно-страстным порывом, точно вся моя жизнь поставлена тут на карту. Но он не является! Я готов вырвать свои глаза за их забывчивость! Лишь в те минуты, когда в обессиленной страстным возбуждением душе воцаряется, наконец, тишина – воспоминание и воображение набрасывают мне какие-то едва уловимые очертания, но они не воплощаются в образ. Они бледнеют и расплываются, едва я захочу перенести их на фон действительности. Они, как узор тончайшей ткани, более светлый, чем фон, невидимы отдельно – для этого они слишком эфирны и светлы. Странное вообще душевное состояние я переживаю, но в то же время и приятное: оно приятно и само по себе, и потому, что дает мне радостную уверенность в том, что я еще сохранил свежесть и молодость души и сердца. В последнем меня убеждает также и то, что я всегда ищу свою добычу среди молодых девушек, а не женщин. В замужней женщине меньше естественной непосредственности, больше кокетства; отношения к ней ни прекрасны, ни интересны, а лишь пикантны. Пикантность же, как известно, всегда – последний ресурс. Да, не думал я, что вновь буду переживать первую любовь девственно-нетронутого сердца, вновь утопать в море сладких восторгов и поэтических грез этой любви! Да, я, как говорят пловцы, получил «старика». Тем лучше, тем больше обещают мне наши будущие отношения!