Не рекламная пауза, или Что должна делать интеллигенция, когда остальные кушают твикс.
Взяться за эти заметки меня побудило страстное обсуждение на сайте «Новой газеты» моей статьи «ВРИО интеллигенции» (Новая газета. 2006. № 80). Напомню, речь там шла об отсутствии консолидированной реакции образованного слоя общества на развернувшуюся в СМИ антигрузинскую истерию и неуклюжую попытку силовиков организовать отлов нелегальных мигрантов путем выявления всех без исключения грузинских детей, обучающихся в настоящее время в московских школах. Вывод: люди, которых до конца не сломила далее Лубянка, не выдержали испытания рынком.
Я искренне благодарен всем откликнувшимся на эту публикацию: как тем, кто отнесся к ней сочувственно, равно как и своим беспощадным оппонентам, не пожалевшим для автора резких эпитетов, включая и бранную лексику, весьма прозрачно закамуфлированную компьютерной символикой. Пишу об этом не из уничижения, которое, как известно, паче гордости, и не из стремления продемонстрировать рафинированное салонное воспитание. Куда там, первоначальное развитие, полученное мной в послевоенных переулках Замоскворечья, заставляет с пониманием относиться к ненормативной лексике как к неотъемлемой части нашей культуры. До максимы «возлюби врагов своих», говорю честно, пока не дорос. Здесь другое – живой разговор живых людей, не покрывшихся броней пофигизма. А по нынешним временам, когда большая часть слов провисает, уходит, как в вату, завязавшаяся полемика уже подарок, даже если ее стиль весьма далек от совершенства.
Итак, «зову живых». Заметьте, не мной сказано, а еще в позапрошлом веке А. И. Герценым. Ну вот, сел профессор («заслуженный пень всех наук» – цитата с форума) на своего конька, вознамерившись отгородиться от плебса частоколом цитат. Но что поделать, по странной укоренившейся привычке «живыми» я считаю не только своих, дай им бог доброго здоровья, оппонентов, но и людей, давно ушедших из жизни, оставивших свой живой след в культуре. С ними есть о чем «потрепаться» (в культуре это именуется диалогом с мертвыми). Поверьте, хотя бы на слово, он чаще интереснее, нежели общение со слесарем из соседнего ЖЭКа, ибо большинство проблем, вокруг которых бьемся нынче в полемике, имеют слишком давнюю историю. А посему дадим и им, давно ушедшим, право поучаствовать в разворачивающейся дискуссии. Обещаю не искать среди них только своих союзников, а порой с их помощью даже усиливать рассерженных оппонентов. Но обо всем по порядку.
Осознавал ли я риски, поднимая проклятую тему особой роли и миссии интеллигенции в отечестве нашем, понимал ли, какие круги пойдут от камня, брошенного в этот омут? Еще бы. Чехов на заре прошлого века: «За обедом оба брата все время рассказывали о самобытности, нетронутости и целости, бранили себя и искали смысла в слове интеллигент» (рассказ «Свистуны»). После этой убийственной чеховской иронии высказывание Александры на сайте: «Я еще ни разу не видела стриптиза интеллигентного человека. Спасибо, что продемонстрировали. Не понравилось» – выглядит ласковым поглаживанием, учитывая растущую популярность и престижность профессии стриптизера и полное исчезновение с эстрады некогда популярного жанра художественного свиста. Стоило ли так подставляться? Если думать только о себе любимом, разумеется, нет. Антон Павлович, не переносивший фальши ложного пафоса, звонкой патетики, так созвучен сегодня настроениям людей, уставших от высоких слов, громких призывов, которые при попытке их реального осуществления каждый раз оборачивались крушением надежд. Но он верил в органическое течение жизни без ее насильственного переустройства, если угодно, в постепенный нравственный прогресс. Об этом наперебой говорят персонажи его пьес. «Завидую внукам и правнукам нашим, которые будут жить в России в 1940 году», – это уже В. Г. Белинский, тоже целиком захваченный идеей достижения неизбежного прогресса, пусть другими средствами, более радикальными.