Давно это было. На висках моих уже серебрится седина. Целых пятнадцать лет прошло с тех пор, как я последний раз ел тут хлеб с сыром.
Узнает ли Астг меня?
Свет был синим
Изнемогающие от жары пчелы тянулись к прохладному туннелю. Над ущельем пронеслось легкое облачко. Занялся было дождь, но похоже, передумал. Несколько капель, словно жучки, блеснули в воздухе и пропали в иглистых лучах солнца. Из конца в конец над ущельем перекинулась необычно широкая и какая-то словно тяжелая радуга. Туннельщик Мелик размечтался:
— Вот бы по этой радуге перейти через ущелье!
Туннельщик — внук козопаса Мамбре. Тщедушный, словно мальчонка.
— Перейдешь, — говорю я и вспоминаю, что когда-то давно, еще ребенком, он был моим учеником у них в селе. — Перейдешь, ты легок.
Радуга в глубоком ущелье. И солнце в ущелье. И река так далеко, что даже Мелик с его тонким слухом не слышит грохота падающей на камни воды.
Мелик качает головой.
— Никак не поверю, что вода поднимется на Ладанные поля.
Граче смотрит на туннель. Там светятся электрические лампы, как светлячки в ночи.
— Для чего же мы тогда роем его, Мелик?
— Ты старше меня, брат, — пожимает плечами Мелик. — Велишь, вот и рою. К тому же ты инженер. А я…
И он смеется. Зеленая каска на его голове кажется рыцарским шлемом. А лицо такое простодушное и доброе, можно подумать, он так и родился с улыбкой.
Мне рассказали занятную историю. Едва Мелик вернулся с войны, бабушка Шогер насела на него: должен, мол, жениться, и все тут. Делать нечего, собрался Мелик и пошел в соседнее село. Знал, куда пойти! Пришел, а навстречу ему хозяин девушки, отец, значит.
«Где жених-то, мальчик?» — спрашивает.
Услыхал Мелик такой вопрос, схватил в руки полы и айда домой.
Бабушка Шогер не того десятка. Узнав о случившемся, вооружилась палкой и пошла к дому хозяина девушки.
«Эй, кому это вы посмели от ворот поворот показать? Ну-ка я вас…»
Через неделю в ущелье гремела свадьба.
Вот какое было дело. Ребята, вспоминая об этом, и по сию пору заливаются смехом.
Мелик не смеется, когда рассказывают эту историю.
О его брате, инженере Граче, который старше всего на год, не подумаешь, что на войне был. Совсем юноша. Лицо смуглое, волосы густые, как у отца, у пастуха Арташа. Но в них уже пробивается седина. Только она словно бы не его, будто запуталась в черных волосах с той самой поры, как бабушка Шогер прижала к своей груди горемычную голову парня, вернувшегося с войны, и повела его показывать могилу матери во дворе Цицернаванка.
«Ушла, сынок, с мыслью о тебе! — сказала она. — Плачь, милый, плачь…»