Ничего не изменилось в селе. Только трещина рассекла крепостную стену. Скала обрушилась, три дома в лепешку смяла. Еще сильнее скривился крест Цицернаванка.
В мирной ночной тишине две звезды сверкали над кривым крестом. Две свечи тлели в подсвечниках ризницы храма. Моя Астг тихо шептала мне в ухо:
«Ты не покинешь наше ущелье, нет?..»
Сейчас Цицернаванк дремал под тяжестью своего многовекового существования, беззвездный и забытый.
Умолкший колокол жизнь моя,
Развалины храма,
И нет больше паломников…
Пусто в старом селе. Дожди смыли землю с тока. Оголенным и скользким стал головокружительной крутизны склон.
Мы оставили нашу машину на Ладанных полях, спустились вниз, как спускались сюда десятки, сотни и тысячи лет назад многие поколения.
Но почему пусто в селе? Не видно дыма, не слышно ребячьего гомона. На крыше дома Хачипапа свил гнездо аист. И собаки не лают. Молчит село.
Три старика сидят во дворе Цицернаванка. В одном из них я узнал козопаса Мамбре. Подхожу к нему.
— Где люди? Село есть, а сельчан нет.
Мамбре палкой ковыряет землю.
— Переселились в новый поселок.
Он протягивает мне руку.
— А вы что здесь потеряли?
— Пришли на могилу Хачипапа. Тепло тут. Старые камни хорошо греют.
Я обнимаю иссохшее тело Мамбре.
— Ты ведь дядюшка Мамбре?
— Верно, родненький, — радостно вскидывается старик, — я это!
— Дед Граче и Мелика?
— Да, да, родненький. А ты чей?
— Ошта-пошта!..
— Ба! — рот пастуха Мамбре широко раскрывается. Я сажусь рядом с ним на могильный камень.
— Вспомнил? — спрашиваю.
— Отца твоего? Ну как же!
— И Хачипапа?
— Ба! — улыбается дядюшка Мамбре. — И деда помнишь?
Он ласково проводит рукой по могильному камню…
Сверху кто-то прокричал:
— Хачипап умер, эй!..
Весть обрушилась на село на рассвете. Стада еще не выгнали на пастбище, еще не дымились крыши, и мы с отцом только вошли в село. А голос все надрывался:
— Хачипап умер, эй!..
Если бы сказали, что сено загорелось, и тогда погруженное в сон село не поднялось бы так быстро на ноги.
— Что, что? Как это?..
— Как это — умер Хачипап? Не может быть. Как могло случиться такое, как могло? Замолчи, ворон, не каркай!..
— Хачипап умер, эй!.. — не унимался голос.
Из дома Хачипапа доносился плач бабушки Шогер. Все село — сто двадцать дымов — заахало. Можно подумать, никогда никто не умирал в селе. А ведь было дело, даже жених один как-то помер. Видать, глаза господни были закрыты.
Хачипап не жених. Сто три года прожил он на свете. А село вон как всполошилось.
Злая весть вынесла из дома даже самого председателя сельсовета.
— Что это за дурная башка разоралась? — спросил он, но услышал плач бабушки Шогер и побледнел. — Зачем помер? Кто теперь будет ремни на плугах затягивать?