Таиса стояла перед нами открытая, добрая. Я готов был провалиться сквозь землю от стыда. Борисов преступил все границы дозволенного.
— Я, — с какой-то злостью сказал он, — советовал этому парню попользоваться вашей любезностью до конца…
Таиса криво усмехнулась, пристально посмотрела на меня. В ее глазах я приметил печаль. Она повернулась к Борисову:
— А он что? Отказывается?
— Вроде бы так, — сказал Борисов. — На словах…
— И правильно делает. — Она изменилась в лице. — Вот ты бы, пожалуй, не задумался?..
И Таиса сделалась вдруг очень печальной. Даже Борисов примолк, может, опешил от ее слов.
Весь припас, что был у меня с собой, я выложил на стол и сказал:
— Тетя Таиса, приготовьте, если можно, из всего этого хороший обед.
И мы принялись с ней за дело. Открыв банку аппетитной тушенки, она всплеснула руками:
— Ой, дух-то какой необыкновенный!
Я смотрю на нее и удивляюсь: войну ведь прошла, а осталась такой мягкой, доброй. Вся прямо лучится светом. Это чистота ее души лучится.
* * *
Обед готов. Таиса расстелила на столе газету, мелко порезала хлеб, поставила три тарелки и пригласила нас к столу.
— Вы уж простите, выпить у меня нечего. Такие времена. Остается радоваться друг другу. А нам ведь есть чему радоваться. Мы с вами воюем против зла и насилия. И воюем теперь уже успешно…
Мы засиделись за столом, поели, вдосталь наговорились. Все, что осталось от продуктов, Таиса бережно завернула в газету и положила мне в вещмешок. Затем она вышла и скоро вернулась переодетой опять во все черное, в телогрейку и прочее.
— Ну, ребята, оставляю на вас дом, а мне на службу пора. Я по вольному найму тут у нас переводчицей работаю, в части.
Борисов смущенно подошел к ней.
— Простите меня, глупого, Таиса…
— Александровна, — строго добавила она.
— Таиса Александровна, — упавшим голосом досказал Борисов. — Простите за все, что я тут наговорил.
— Ничего. Я и сама люблю пошутить, — печально улыбнулась Таиса. — Забудем. Главное, что у вас есть на эту ночь теплый приют. Утром уходить будете, на щеколду закроете. Доведется еще когда забрести в эти места, милости прошу, заходите…
Она ушла. Мы с Борисовым долго молчали. Наконец он заговорил.
— Послушайте, — сказал он, — сорвите-ка с меня эти погоны да звездочки, теперь я и впрямь преступник перед такой женщиной… За это и наказание по заслугам.
— Война во всем виновата, — сказал я. — Дичаем мы. Теперь понадобятся годы, чтобы нам очиститься от всего, что осело в наших душах…
Как ни странно, а я уже сейчас чувствую себя словно бы очистившимся, обогащенным. Сколько же прекрасных людей, не роняющих себя и в этом ужасе, в этом кромешном аду, перед лицом самой смерти!