В тисках голода. Блокада Ленинграда в документах германских спецслужб и НКВД. СПб., 2000. С. 181–184.
Из воспоминаний директора Центрального травматологического института Ф. И. Машанского
К декабрю мы уже находились на казарменном положении. В служебном кабинете жил и я. Как во всем здании института, здесь холодно. Оконные стекла давно выбиты и заменены фанерой. Неплотно прибитая, она дребезжит при близких разрывах фашистских снарядов и заходится барабанной дробью, когда начинается оживленная работа наших зениток, установленных в сотне метров от института.
Вечер. Я отдыхаю. На столе светильник – пробирка, наполненная соляровым маслом. Ватный фитилек нещадно коптит. Скудный, но все же свет. Можно было бы оборудовать «люстру» из нескольких пробирок, но горючего мало. Сейчас трудно представить, что недавно в этой комнате было тепло, горели яркие электрические лампы, не было слышно орудийных разрывов и противного дребезжания фанеры.
Стук в дверь. Входит профессор Михаил Митрофанович Казаков. Он мой добрый приятель, но, когда в хорошем настроении, обычно обращается ко мне нарочито официально.
– Товарищ начальник, – говорит он, – бумажку подпишите. – И тут же добавляет: – Порядочный начальник должен ответить: нет.
– Какую бумажку? – спрашиваю я.
– Полезную для меня и безвредную для всех прочих.
«Центральный травматологический институт Наркомздрава СССР, – напечатано на белом листе, – просит выделить предъявителю сего Казакову Михаилу Митрофановичу имеющуюся у вас свободную от опытов овчарку по кличке Серый. Собака нужна для продолжения экспериментальных научных исследований, проводимых профессором Казаковым».
– Простачков ищете, Михаил Митрофанович, – говорю я. – Кто же отдаст собаку, да еще овчарку!
– Отдадут, – уверенно говорит Казаков. – Собака им в обузу, все равно она не жилец – кормить нечем. Да вы подпишите, – настаивает он и уточняет: заведующая лабораторией, по-видимому, считает, что собачье мясо – не мясо. Но мы же не настолько щепетильны.
Документ я подписал. А на следующий день Михаил Митрофанович явился ко мне с укутанной в газеты кастрюлей.
За едой Казаков поделился подробностями операции:
– Когда я предъявил письмо, заведующая даже обрадовалась, что может сбыть кому-то голодающее животное. Ну а пожарские котлеты, как я вижу, у меня получились…
Однако не спасли и собачьи котлеты. Блокадная «диета» доконала меня довольно быстро. Возникли голодные отеки. Лицо отекло так, что я мог смотреть, лишь поднимая пальцами верхние веки. Постепенно развилась общая слабость, и однажды, потеряв сознание, я упал. Очнулся на диване в служебном кабинете. О положении дел легко догадался, почуяв запах камфоры, увидел сидевшую около медсестру.