А ещё есть Кира Кислицына. Так, может, ничего особенного – мама у неё татарка, поэтому достался необычный разрез глаз, да и всё. Но ещё у неё родинка под глазом – капелькой, как у Пьеро. От этого у Киры всегда грустное выражение, даже когда смеётся. И иногда я тоже не могу перестать на неё смотреть.
А на физкультуре, кстати, всё меняется. Там я Агриппину стараюсь не видеть – ей жутко не идёт спортивная форма, она в ней толстая какая-то. А вот Ильицкая! Это да. Она гимнастикой занимается и легко прямую ногу может выше головы поднять. Я однажды бежал и засмотрелся на неё и даже немного сбился с курса. Влетел в скамейку. Ниже колена, очень больно.
– Что с тобой? – испугался физрук.
Я ему не стал про Ильицкую, конечно, и говорю:
– Голова закружилась, и в глазах потемнело вдруг.
Он меня отправил в медпункт, с Андреем. И я захватил в раздевалке кофту физкультурную, потому что холодно вдруг стало, прямо трясёт. Медсестра померила температуру – нормальная; и ещё стала мне давление проверять, как у старушки. И я думал: сейчас окажется, что у меня всё в порядке и я наврал! А нет, оказалось, очень низкое давление – я не запомнил цифры. Но медсестра мне зато велела на физкультуру сегодня не идти, и на следующий урок (биология! ха-ха!) тоже, и ещё чаю налила с сахаром. Андрей хотел остаться, «присмотреть за больным товарищем».
– Иди-иди, – сказала она ему. – Нечего тут.
А потом медсестра и сама вышла: «Я ненадолго». И я остался в её кабинете один. А в кармане у меня… Как я догадался сунуть этот блокнот в карман? Зачем?!.
«Это ничем не кончится. Так ничего и не будет происходить, если я не открою коробку», – подумал человек. Он взял нож и попытался аккуратно отодрать скотч, но потом вдруг потерял терпение и решительно распорол коробку посередине.
Сверху лежал большой круглый предмет, завёрнутый в бумагу. Человек развернул шелестящий лист и увидел хлеб. «Хлеб», – подумал он и сам удивился: откуда ему известно это слово? И запах?
Хлеб успел зачерстветь. Человек взял его в руки и понюхал. Какой тяжёлый. И как пахнет! Голова закружилась, человеку пришлось сесть на табурет. Он попытался отломить кусок – не вышло. Тогда он взял нож и ударил им сверху по хлебу. Отлетело несколько кусков, будто ёлочная игрушка разбилась. Человек поднял с пола самую маленькую крошку, взял на палец и отправил в рот.
Необыкновенно.
Потом он ползал по полу и собирал всё, всё, чтобы не пропало. Пол всегда чистый – пыли тут неоткуда взяться. Только снеговая лужица натекла с коробки. «Хлеб, – думал человек, – теперь у меня есть хлеб! По крайней мере, некоторое время».