— Зря не поверил. Ректор, не глава Совета, но его слово весомее многих. — Дух убрал с маски всякое подобие улыбки.
— Все равно нелогично.
— Не перебивай. Ректор, ЛИЧНО подтвердил, что сущность Александра Рарога ПОЛНОСТЬЮ стерта. Тоже самое подтвердила авторитетная комиссия из нескольких членов Совета. А по законам Эйнланда, да и самой Макадемии, человек, личность которого стерта — это другой человек. Так ты и остался в живых. Просто так уничтожить невинного человека, да еще и сотрудника Макадемии?! После такого бы даже глава Совета не удержался на должности.
Каонаси помолчал немного, и продолжил: — Другое дело, тебя не должно быть Алекс. То, что ты настолько развит — беспрецедентный случай. Человек, со стертой сущностью, это олигофрен. Он может разговаривать, обучаться и выполнять несложную работу, но при этом на всю жизнь остается не выросшим ребенком, который может плакать, выпрашивая конфету.
— Мда, такой мститель точно никому не опасен.
— На этом еще не все. За тобой до сих пор присматривают. На всякий случай. Вдруг всё вспомнишь.
— Даже если вспомню, чем может быть опасен несовершеннолетний пацан?
— Это мне уже неизвестно. Скорее всего, это касается тех секретов, за которые был уничтожен твой род. Будет время, почитай папку которую дал тебе ректор. Возможно там ты найдешь свои ответы.
— А где она, кстати, папка?
— Папка осталась у секретаря Ректора. Сам понимаешь, такую информацию, просто оставить возле потерявшего сознание пациента, не очень хорошая идея. Как только тебя выпишут — можешь её забрать.
— Хорошо. А по поводу присмотра… Кто присматривает, не подскажешь? Не ты ли, кстати?
— Для тебя это закрытая информация. Добавлю только, что я твоим пастухом не являюсь.
— И на том спасибо. Но зачем тогда ты за мной таскался последнее время?
— Указание Ректора. Он беспокоится за тебя. Точнее нет. Он беспокоится за себя. Если ты вдруг начнешь рыться в наследии Огненного сокола, то Совет может вспомнить — кто поручился за беспамятного паренька два года назад.
— Я бы на его месте поступил по-другому.
— Я бы тоже, просто прибил тебя и дело с концом. — Каонаси посмотрел на меня сузившимися черточками глаз, ощерившись зубами нарисованного на маске оскала. Доброты в лице, нарисованном на маске, не было ни на грош.
Добрый, заботливый дух говорите — ну, ну, — подумал я, а сам спросил: — Так что не прибил?
— Ректор. Не знаю зачем, но он взял тебя под свою защиту. Хотя, даже зная причину, тебе я её бы не озвучил.
— Ты и так почти на пожизненное наговорил, — опять блин, это ёрничанье. Когда ж я от него избавлюсь?