– Пся крев! – на автомате выругался Геральд, сняв тапку и отвешивая гнусу две тяжёлых пощёчины. – Пшёл вон в свой смрадный люк, грязная тварь! Нападаешь на слабых? Не так ли стояли советские войска, когда немцы уничтожали Варшавское сопротивление?! А теперь на тебе! На тебе, на! А теперь вспомним, как армия генерала Конева вышла к Кракову, разбивая немцев в хлам, в пыль, в грязь! Получил?! Холера ясна!..
Гнус сдох, так и не понял, почему его тело больше не повинуется кровавым инстинктам, как не понял и на кого он, собственно, нарвался. На ведьмака, выносящего мусор! Это страшно, поверьте…
– Придётся идти на улицу. – Геральд аккуратно запихнул разбитую голову гнуса поглубже меж капустных листьев и женских прокладок, покрепче закрыл люк и неспешно пошёл с третьего этажа вниз. Можно было воспользоваться лифтом, но смысл?
Он ещё в позапрошлом году окончательно принял решение не пользоваться лифтами. Через раз, с периодичностью двенадцать-двадцать штук в месяц, лифтовые соргулы пытались порвать ему горло. Неуклюжие нетопыри с телом обезьянки-капуцина и клыками в пять сантиметров гибли десятками, но продолжали лезть на Геральда, словно это был акт священной мести. Прямо какой-то пушкинский бунт, бессмысленный и беспощадный. Первое относилось к попыткам горгулов, второе – к реакции Геральда на все эти порядком поднадоевшие покушения.
Трупы он аккуратно выбрасывал в тот же мусоропровод, подкармливая одну нечисть другой. Его совесть была спокойна. В конце концов, это куда проще и понятней, чем политика. Взять хоть, к примеру, Великую Отечественную войну, как её называют русские. В Польше тоже было огромное партизанское движение, но разное, каждый сам за себя. И хоть все вместе против ненавистных фашистов, но сбросить ярмо врага без Советской армии хрен бы вышло. А почему? А потому что гонор!
За сколько дней Гитлером была взята Польша, стыдно вспоминать до сих пор… Но если кто скажет, что поляки хоть на миг покорились, этого лжеца-историка надо прилюдно сжечь у памятника королю Вацлаву в Варшаве, а закопать и засыпать могилу солью уже в подземельях Ве- личек.
– Почему я не родился в России? – вслух рассуждал Геральд, идя с полным ведром до мусорных баков, расположенных за его девятиэтажкой. – Наверное, потому, что вся русская литература несёт на себе неизбывную печаль всечеловеческой грусти, сострадания к маленькому человеку, чеховской боли и достоевщины. В хорошем смысле. Фёдор Михайлович был великим писателем и тонким знатоком душ. Просто его взглядом героя не раз глядишь. Какого-нибудь князя Мышкина – запросто! Но ведь есть разница между героем по жизни и героем литературным? Видимо, есть, если тот же Раскольников, грохнув топором одну бабку, мучился угрызениями сове сти всю жизнь, а сколько пришлось грохнуть мне… И ни чего, отлично сплю!