- Готова к чему?
Он смачно хлопнул себя по лбу:
– Вот я балда! Самое главное не сказал. Мы ж летим знакомиться со Свободными мальчишками! Прямо сейчас!
Мойра наконец вспомнила про Луку, и ноги у неё подкосились. Но Петер, кажется, не заметил: он снова подхватил её под мышки, и… да, они вдвоём взлетели, просто взяли и воспарили, как будто не весили ни унции.
Она оглянулась убедиться, что у него не выросли крылья. Петер ответил ей задорной улыбкой и крикнул:
– Не бойся, не упущу!
Держал он и вправду крепко, но вместе с тем очень деликатно. В Оксенфурте у неё были ухажёры, и ни один (ладно, ладно! – ни один из двух) никогда не прикасался к ней с такой искренней нежностью.
– Смотри! Эти трусы собрались здесь жить, не иначе!
Петер нёс её прямо к пляжу, на котором высадились пираты. Шлюпки отправились за следующими, а эти, ни берегу, собирали хворост и рубили деревья на дрова. Двое волокли к роднику пустую бочку, ещё трое, похоже, намеревались отправиться за дичью.
– Эге-гей! – позвал Питер. Он свистнул – да так пронзительно, что у Мойры аж заложило уши. – Готовьтесь к бою, кишкоеды!
Все разом обернулись, и многие вскинули ружья. Мойра зажмурилась. Ветер бил в лицо, обжигал, и она ждала, что вот сейчас и пули – ударят, обожгут…
– Они не посмеют, – шепнул ей Петер. – Не бойся, слышишь? Ты будешь нашей мамой, а мамы ничего не боятся… я знаю.
Он взмыл выше, так что теперь они неслись над самыми верхушками пальм. Попугаи горланили им вдогонку свои птичьи ругательства. Мойра открыла глаза, хотя сейчас ей было ещё страшнее. Мелькали громадные перистые листья, чьи-то удивлённые морды с носами, клювами, с колючими гребнями. Один раз далеко внизу она заметила как будто старую крепость и пару надвратных башен.
– Буду мамой? – переспросила Мойра, чтобы только не молчать. – Разве вы сироты?
– В некотором роде, – ответил Петер после паузы. – У меня, например, есть брат… но это не важно. Ты просто не понимаешь! Каждому мальчишке нужна мама.
– О, что уж тут непонятного! – не удержалась Мойра. – Конечно, нужна. Чтобы подтыкать одеяла, рассказывать на ночь сказки и штопать носки, верно?
– Нет, – тихо сказал Петер. – Нет, не для этого. Как будто ты не знаешь!.. Мама нужна, чтобы любить.
Дальше они летели в молчании – над холмами, потом над рекой, и Мойра наконец осмелилась посмотреть вниз и поняла вдруг то, чего её разум, закалённый в оксенфуртских дебатах, приученный мыслить рационально, всё это время не желал принимать. По перистым листьям, по транс, по водной глади – везде, где они проносились, скользила лёгкая и невесомая тень Мойры. Везде – она, только она одна.