Коллегия бардов явно видела лучшие времена, но сейчас пребывала в упадке. Когда-то величественный особняк рядом с центром города довольно поизносился. От стен пластами отваливалась штукатурка, кое-где в стенах не хватало кирпичей, половина окон с выбитыми стеклами была затянута какими-то тряпками, видимо, чтобы комаров не пускать, а живая растительность на территории уже давно не видела ножниц.
Творческие люди, что с них взять.
Знавал я как-то одного художника, так у него на даче трава выше человеческого роста вымахала, так что ворота не открывались, когда я хотел "ласточку" к нему на участок загнать. И это при том, что в нашем мире электрические газонокосилки уже давно изобрели, и стоили они денег совершенно не космических.
Как три его картины, примерно.
Барды тут толпами не ходили. Пока я шел от калитки к особняку по почти неразличимой в траве дорожке, я встретил только четверых. У двоих были лютни, одн носил на плече гитару, а у четвертого и вовсе музыкального инструмента не оказалось. То ли в инвентарь убрал, а то ли он вообще не бард, а помощник повара. Вряд ли эти люди сами себе готовят.
Меня никто ни о чем не спрашивал, поэтому я начал спрашивать сам. Ухватил паренька с лютней за плечо и развернул к себе.
– Дон Армандо здесь? – спросил я.
– Как и последние двадцать лет, – сказал паренек.
– Проводишь?
– Я только хорошеньких девиц провожаю, – сказал он. – И не в спальню к Дону Армандо, а в мою собственную.
– А в ухо? – миролюбиво спросил я.
– Конечно, провожу, – сказал он. – Пойдем.
Мы вошли в ветхий особняк и по полуразвалившейся лестнице поднялись на второй этаж. Пока мы шли по длинному и захламленному коридору, нас окружали звуки музицирования, доносившиеся из-за закрытых дверей. Над шумоизоляцией ребятам стоило бы поработать.
И тут я услышал:
– Физруку заплатите чеканной монетой, чеканной монетой, чеканной монетой. А не то он уйдет, вам аукнется это, аукнется это…
Как же быстро у них тут информация разносится. Видимо, у бардов действительно какие-то свои каналы.
Мы с начинающим бардом остановились у совершенно непримечательной облезлой двери в ряду таких же непримечательных облезлых дверей, и паренек постучал.
– Подите прочь! – донеслось изнутри.
– Он там, – констатировал паренек. – Дальше ты уж сам как-нибудь.
– Разберусь, – пообещал я.
Он ушел, а я продолжил тарабанить в дверь. Сначала кулаком, а потом и ногой. Может, у старика со слухом уже совсем плохо.
Наконец-то дверь открылась.
Если честно я опять забыл о чертовых особенностях этого игрового мира, поэтому несколько удивился, когда увидел Дона Армандо. Эдельвейс рассказывал мне о самом старом и уважаемом барде Системы, и перед моими глазами рисовался образ седого, ветхого, согнутого под грузом прожитых лет старика, возможно, даже начинающего слепнуть. Но на пороге стоял мужчина примерно моего возраста, полуголый, в наспех наброшенном на тело халате, и седины в его щегольской бородке почти не наблюдалось.