Кеплер принял предложение Браге о работе, рассчитывая, что результаты сорокалетних наблюдений Браге помогут ему развить собственные теории. Сам наблюдать за небесными телами он не мог: оспа, перенесенная в детстве, травмировала его глаза, и звезды выглядели для Кеплера размытыми пятнами. Увы, в 1584 году Браге поймал астронома Николаса Реймерса Бэра (гостившего в Ураниборге) за копированием его бумаг. Позднее Бэр на весь мир объявил о ряде открытий, которые приписал себе, хотя по факту их сделал именно Браге. Именно тогда у Браге развился глубоко укоренившийся страх перед плагиатом, и именно поэтому он предоставлял Кеплеру ограниченный доступ к собственным исследованиям, позволяя заниматься лишь математическими расчетами.
Спустя месяц после начала работы Кеплер закатил масштабную истерику, которую сам в дневнике описал как «ярость неуправляемого духа», «неумеренное умственное расстройство» и «череду поступков великого безумства». Все это продолжалось в течение трех недель и едва не стоило ему работы. Однако Браге, склонный легко прощать людей и надеющийся использовать математические способности Кеплера, удовлетворил его бесчисленные просьбы о жилье, бесплатной еде и отпуске. Он даже предложил обеспечить щедрое покровительство императора и дворянский дом подле императорского замка. В одном Браге оставался непреклонен: Кеплер не получит полного доступа к результатам многолетних наблюдений астронома.
5 апреля 1600 года в ходе встречи с начальником Кеплер снова пришел в ярость и вскоре послал Браге неприятное обвинительное письмо, наполненное «безудержным раздражением» и «очень высокомерным сарказмом», – именно так охарактеризовал его сам Браге. Кеплера он назвал бешеным псом. И снова Кеплер принес извинения, и снова Браге принял его обратно. В октябре 1601 года он даже представил помощника императору Рудольфу и обеспечил ему щедрое содержание – достаточное для производства новых астрономических таблиц движения планет, которые мы сегодня называем Рудольфинскими таблицами.
Хотя теперь Кеплер и его семья были под надежной защитой, но он, должно быть, опасался попасть в ловушку: долгие годы вычислений во имя чужих теорий без возможности публикации собственных работ, без славы, о которой так мечтал. Он боялся, что Браге никогда не опубликует полученные результаты и даже не покажет их самому Кеплеру В случае смерти астронома записи о наблюдениях перейдут наследникам Браге, минуя Кеплера, – и мысль об этом сводила математика с ума.
Через несколько дней после нового назначения Кеплера Браге отправился на свой последний банкет. По возвращении домой он испытывал боли, был в агонии, не имея никакой возможности помочиться, живот у него раздулся. Браге слег с сильной лихорадкой, и в течение следующих десяти дней боль распространялась по телу. Порой он в бреду повторял: «Пусть моя жизнь не окажется напрасной! Пусть не окажется!» Прилагая все усилия, он мог выдавить одну-две капли мочи, но не более.