Что он считает маловажным то, что ценится другими, что роет пропасть между высшими жреческими ценностями и ценностями светскими. Что он знает, что такое истина, что такое Бог, что такое цель, что такое путь.
Типичный философ здесь является абсолютным догматиком. Если он чувствует потребность в скепсисе, то лишь для того, чтобы приобрести право в самом главном для себя – говорить как догматик.
447. Философ в борьбе со своими соперниками, например с наукой: тут он становится скептиком; тут он оставляет за собой право на такую форму познания, которая, по его мнению, недоступна ученому. Тут он идет со жрецом рука об руку, чтобы не возбудить подозрения в атеизме, материализме. Всякое нападение на себя он считает нападением на мораль, на добродетель, религию и порядок. Он умеет дискредитировать своих противников как «соблазнителей» и «людей, ведущих подкопы», здесь он идет рука об руку с властью.
Философ в борьбе с другими философами: он старается вынудить их проявить себя в качестве анархистов, безбожников, противников авторитета.
In summa: поскольку он борется, он борется во всем как жрец, как каста жрецов.
3. Истина и ложь философов
448. Философия, определяемая Кантом как «наука о границах разума»!
449. Философия есть искусство находить истину – так учит Аристотель. Против этого восстают эпикурейцы, использовавшие для своих целей сенсуалистическую гносеологию Аристотеля; они относятся весьма иронически и отрицательно к поискам истины; «философия как искусство жизни».
450. Три великие наивности:
– познание как путь к счастью (как будто);
– как путь к добродетели (как будто);
– как путь к «отрицанию жизни», поскольку оно есть путь к разочарованию (как будто).
451. Как будто существует «истина», к которой можно было бы так или иначе приблизиться!
452. Заблуждение и незнание пагубны. Утверждение, что истина достигнута и что с незнанием и заблуждением покончено, – это одно из величайших заблуждений, какие только могут быть. Допустим, что этому поверили, тогда тем самым была парализована воля к изысканию, исследованию, осторожности, испытанию. Сама эта воля может казаться кощунством, именно как сомнение в истине.
«Истина», следовательно, пагубнее заблуждения и незнания, потому что сковывает силы, направленные на просвещение и познание.
А тут еще аффект лени становится на сторону «истины» («Мышление – это страдание, несчастье»!); равным образом порядок, норма, счастье обладания, гордыня мудрости – все это in summa суетное – удобнее повиноваться, чем исследовать; гораздо приятнее думать: «я обладаю истиной», – чем видеть вокруг себя один мрак. Прежде всего это успокаивает, дает надежду, облегчает жизнь, это «улучшает» характер, поскольку уменьшается недоверие. «Душевный покой», «безмятежная совесть» – все это изобретения, возможные только при условии, что истина существует. «По плодам их познаете их». «Истина» – есть истина, ибо она делает людей лучше… И далее в том же духе – все доброе, успешное заносится на счет истины.