— Это Тося Левадняя, — сказал мне сержант Меньшиков. — Она уже трижды с нами переплывала… Куда мы — туда и она. Прошлый раз пленного захватила, а заодно и карты минных полей, оказавшиеся в офицерском блиндаже.
Среди разведчиков были саперы. В их задачу входило разминирование проходов на нейтральной полосе.
— За нас не беспокойтесь, — говорил Ивлев, — проходы сделаем, что вам тротуары в Москве — без зазоринки. А вот вы будьте там повнимательней. Гитлеровцы идут на всякие ухищрения. Мин разных понаставили — тьма-тьмущая. Мина штука несложная, но подход к ней надо иметь правильный. Придерживайтесь нашего саперного правила: ни к чему не прикасайтесь, пока не разберетесь что к чему. Так-то, глядите в оба.
— Спасибо за добрые советы, — поблагодарил Ивлева Михаил Чубенко.
Вскоре сюда пришел Вася Барков. Он только что переправился с восточного берега. Показывая Чугунову треугольник письма, крикнул:
— Вам танцевать, товарищ лейтенант!
Уж так повелось у разведчиков, что все весточки от родных и знакомых читали сообща, радость и горе одного волновали всех. Не раз знакомились бойцы и с письмами жены лейтенанта. От них всегда веяло домашним теплом, чем-то очень родным и близким. Ребята сожалели, что их командир в последнее время получал письма от жены все реже и реже, а недели три-четыре их не было совсем. Впрочем, большого значения этому никто не придал: знали, что у людей, живущих в глубоком тылу, тоже немало трудностей. Но Александра Николаевича волновало молчание Клавы.
И вот наконец это долгожданное, пусть хоть и тоненькое, забрызганное чернилами письмо. Чугунов разорвал конверт. На четвертушке бумаги прочитал первые слова: «Здравствуй, Саша!»
Нет, раньше Клава не так начинала свои письма. Обычно перед именем обязательно стояло какое-нибудь ласковое прилагательное, вроде «дорогой», «любимый», «милый»…
Чугунов, не дочитав письма, скомкал его, бросил на землю и придавил валенком. Прошелся по траншее и ушел в сторону НП первого батальона. Поведение командира встревожило разведчиков. Михаил Чубенко поднял смятый листок, развернул его и начал читать. Не прошло и минуты, как он с гневом проговорил:
— Хлопцы, что это такое? Послушайте, что она пишет: «Хочу сообщить тебе, что я вышла замуж. Это мое последнее к тебе письмо. Не беспокой себя и меня. Чувствую, что поймешь меня и простишь…» Ничего себе, «поймешь и простишь».
В траншее наступило тягостное молчание. Наконец кто-то вздохнул:
— Что поделаешь — сердцу не прикажешь.
— Не прикажешь, говоришь? — возмутился Михаил Чубенко. — Неумный человек эту поговорку придумал. А для чего? Для того, чтобы оправдать свои и чужие нечестные поступки.