– И что это значит? – спросил Стампнер.
– Это значит, что я понимаю, как важно для вашего образа жизни и вашей религии не вмешиваться в дела англичан. Однако я не уверен, что это поймет шериф. Поэтому, когда я говорю, что в целом обязан сообщать ему обо всем, это значит, что я время от времени страдаю небольшой амнезией. Например, как я узнал имя матери Вирджила.
Стампнер снова замолчал. Выражение его лица не выдавало никаких эмоций.
– Ли Грейс, – произнес он и наклонился вперед, чтобы зажать ключ зажигания между большим и указательным пальцами, а затем добавил: – Саммервилл.
Мужчина повернул ключ зажигания, и мотор с ревом ожил. Он отпустил сцепление, и трактор с оглушительным рычанием рванул вперед, едва не задев ногу Демарко, прежде чем тот отпрыгнул в сторону. Затем он съехал с тропинки, подняв небольшое облако желтой пыли, которое закружилось вокруг Демарко, пока он смотрел, как отъезжает машина.
Она плохо спала ночью и, казалось, просыпалась почти каждый час от звука закрывающейся двери или шагов в коридоре. Либо от ощущения того, что кто-то толкает сбоку матрас, будто он укладывается в постель рядом с ней. Но когда она протянула руку, его там уже не было, как и тогда, когда она села, прислушиваясь и оглядывая темную комнату в поисках его движущейся тени.
Проснувшись, она с удивлением обнаружила, что в комнате очень тепло и светло. Она взяла свой телефон со столика – 07:29. На подушке рядом с ней не было вмятины. На простынях не осталось ни капли тепла. Она подошла к окну и выглянула на улицу. Никакого фургона.
– Вотсукинсын, – пробормотала она на одном дыхании.
Когда проступили слезы, она вернулась в постель, свернулась калачиком и заплакала, сжимая в руке телефон. А потом разозлилась на себя за то, что плачет, и на какое-то время затихла, оттолкнув телефон.
Она не могла припомнить ни одного случая, когда бы мужчины не разочаровывали ее. Если они теряли себя на несколько минут в акте любви, то потом извинялись и чувствовали себя виноватыми. Практически всегда они были или высокомерными и самодовольными, или молчаливыми и замкнутыми. Даже отец, ее первая любовь, подводил ее раз за разом. Каждую праздничную субботу он уходил с тремя мальчиками рано утром в загородный гольф-клуб с восемнадцатью лунками. Почему он никогда не приглашал ее пойти с ними? Почему он никогда не брал ее вместо одного из мальчиков? Иногда она играла с мамой, всегда только в женской компании, и к четырнадцати годам она уже обыгрывала всех. Но она так сильно жаждала именно мужского общества. Ей хотелось посмотреть, как они ведут себя друг с другом, смеются ли они свободно и неосознанно или скрывают свои эмоции, хвастаются ли своими талантами или ищут сочувствия из-за своих недостатков.