Иногда из темноты позади него доносился звук, похожий на девчачий смех. Иногда за ним следовало несколько шагов. А затем наступала тишина. Даже птицы не чирикали и белки не шуршали в листьях.
Ему показалось странным, что он шел вверх по склону, но не чувствовал особого напряжения. Когда он свернул с тропы, его не стали, как можно было бы ожидать, больше беспокоить насекомые – настырные комары и тихие мошки, способные противно жужжать около головы, невидимые пауки и жуки, каким-то образом залезающие на брюки, маленькие зеленые червячки, падающие с деревьев на плечи или голову.
Бесконечный, едва слышный рокот, который раньше его мучил, теперь затих. Возможно, из-за того, что он поднялся над ним? Или потому, что сейчас он шел совсем иначе, не так, как раньше. Сейчас это было совсем не похоже на его ежедневные походы в полиции, когда ему с утра до вечера казалось, что он идет против ветра, будто этот тяжелый воздух пытается удержать его. Будто он плывет против медленного течения – не такого сильного, чтобы не проплыть вперед, но достаточного, чтобы на это требовалось больше усилий. Вот так он и жил последние тринадцать лет – тащился по болоту. Но в этом лесу ближе к концу дня он шел с какой-то странной легкостью, несмотря на тяжесть рюкзака. Он знал, что скоро остановится, найдет место, где можно прилечь, и немного поспит. Но после этого ему будет несложно идти дальше. Сейчас на него не дул тяжелый ветер. Если он что и чувствовал, так это силу, которая подталкивала его вперед. Может, он просто привык к ходьбе, нашел свой ритм, плыл по течению? Что бы ни происходило, это было приятное чувство. Хорошее чувство. Он уже очень давно не чувствовал себя так хорошо.
Он решил не разводить огонь. В любом случае ему нечего было готовить, а кофе он сейчас не хотел. К тому же слишком устал. Последние двадцать минут он обходил половину акра ежевики, спускаясь и поднимаясь по крутому, глубокому оврагу, скользкому от сухих коричневых листьев сверху и влажных разлагающихся листьев внизу. Пока он добрался до вершины, у него горел каждый мускул.
Очистив от сучьев и корней небольшой, почти ровный участок земли в нескольких футах от края оврага, он расстелил брезент и спальный мешок, затем снял походные ботинки и носки, улегся и глядел наверх сквозь листья. Они уже потемнели из-за сумерек, но кое-где сквозь них пробивались тусклые звезды. Он не мог вспомнить, в какой фазе сейчас луна, но не видел никаких ее следов на полотне неба. Он прожевал несколько кусков вяленой говядины и допил первую бутылку воды.