Двое дворецких пришли собрать вещи. Обри было невыносимо смотреть на это, и она спустилась подождать его в фойе. Водитель Халида отвез их в аэропорт, где им пришлось попрощаться.
– Ну вот. – Халид положил ей в руку бутылочку с ароматом. Это было запрещено, но он не мог отказать ей в том единственном, о чем она попросила.
– Надеюсь, это не конфискуют. – Своей готовностью шутить в самых сложных обстоятельствах Обри превращала в мед его мужественное сердце. Как же ему не хотелось оставлять ее.
– Что ты будешь делать?
– То же, что и всегда. Выживать.
– Нет. – Халид прижал Обри к себе. – Расцветать.
Они поцеловались в последний раз – долго, отдавая друг другу свои сердца. Обри сидела в первом классе и, зарывшись лицом в горячее полотенце, изо всех сил старалась не плакать.
Все равно чувства скоро пройдут, и будет не так больно.
Их самолеты разлетелись в разные стороны, удлиняя дистанцию. Он вспоминал слова матери, как она боролась за его право ходить под солнцем и смеяться. Наконец он это сделал. А теперь настала пора вернуться в пустыню, к своим прямым обязанностям.
Халид многому научил Обри. Конечно, это касалось знаний о собственном теле, но гораздо больше – знаний о себе. Вряд ли он представлял, как сложно было ей отказаться от тех денег, но Обри была рада, что поступила так. Теперь она точно знала: история не повторится, ей удастся развернуть ее ход и расцвести.
Обри стала работать больше – днем в казино, по ночам в шоу. На белых платформах, в маленьком красном костюме и огромном красном парике, она выступала с двумя другими девушками; танцевала, чтобы согреться и чтобы с ней могли сфотографироваться туристы.
И у нее был секрет.
Каждую неделю втайне от семьи и друзей она стучалась в дверь пожилого мужчины. Дэвид опубликовал объявление, и ей потребовалось собрать все мужество, чтобы позвонить ему и в конце концов прийти. И хотя это могло показаться странным, но именно Дэвид заряжал ее энергией на часовые занятия! Обри брала деньги из чаевых, сдачу с маминых счетов, экономила даже на кофе, без которого было сложно проснуться и согреться, но выкраивала деньги на эти уроки. Где-то около часа, одного прекрасного часа в неделю, она получала уроки игры на скрипке. Обри пользовалась скрипкой Дэвида, поскольку не хотела, чтобы у мамы появлялись подозрения. Но дома она играла на своей, используя глушитель звука.
Порой ей было стыдно за потраченные деньги, но она справлялась со стыдом и напоминала себе, что это вклад в лучшее будущее. Музыка была лекарством для нее. И при всем при этом она продолжала невыносимо скучать по Халиду. Она говорила себе, что это пройдет, – нужно просто погрузиться в работу, в скрипку. Нет. Девочки были очень милы с ней, а громкая музыка и огромные толпы не давали сосредоточиться и подумать хоть о чем-то. Но стоило ей закончить – и все возвращалось. В три часа утра, когда улицы пустели, Обри переодевалась в легинсы и тонкий объемный джемпер, чтобы на автобусе поехать домой, и тогда боль по Халиду накрывала ее в полную силу.