Глаза она открыла уже в зале. После сумрачной кухни свет флуоресцентных ламп резал по глазам, и она прикрыла их ладонью.
– Вы нам еще отрывочек из той книги не почитаете? – подмигнул ей Горацио.
– К завтрашнему дню успеете постирать, Марта, дорогая? – спросила Нора.
– Заполняйте анкету, если считаете, что у вас есть шанс, – сказал Клайв у нее за спиной.
Марта оглянулась и увидела его веснушчатый череп и оттопыренные губы, поблескивающие в свете потолочных ламп. Она отвернулась; взгляд поочередно выхватывал то золотые пуговицы Горацио, то зубы Брэнды, испачканные в помаде, то Норины серебряные пломбы, сверкающие во рту, когда она смеялась.
– А печенья без глютена у вас нет? – спросила Брэнда.
– Это будет для вас хорошим опытом, – сказал Клайв.
– А может, дорогая, вы постиранное завезете мне домой? – сказала Нора. – А то у меня спина пошаливает.
– Нет, – очень тихо сказала Марта.
Сказала отчасти присутствующим, отчасти образу отца в своей голове, отца, который протягивал руку за «Красавицей и чудовищем». Она стиснула кулаки, но болтовня и смех не смолкали.
– Скоро последний срок, – напомнил Клайв.
– Эта пачка корма без крышки. Подойдите, взгляните, – проворчал Горацио.
– В следующий раз давайте возьмем скандинавский детектив, Марта. – Брэнда побарабанила ногтями по столу. – Это намного интереснее.
– Я обычно стираю с кондиционером, – задумчиво произнесла Нора. – Будьте душкой, плесните немного тоже. А то в прошлый раз полотенца были жестковаты.
Внутри Марты, как в вулкане, зародился глухой ропот. Грудь пронзила боль, и она прижала руки, пытаясь ее утихомирить. С телом происходило что-то странное, неконтролируемое. В глазах Марты мелькнул страх: да что с ней такое?
– Я всегда стираю на сорока градусах, – сообщила Нора. – А у вас, Марта, дорогая, машинка, видимо, стоит на тридцати.
– Как по мне, скандинавы пишут детективы лучше всех, – сказала Брэнда. – Скажете нет?
Шум в комнате нарастал, достигая крещендо в голове Марты. Она зажала уши, но гомон не стихал, болезненно отдаваясь в черепной коробке. А потом она услышала то, что повергло ее в полное изумление. Ошеломило, испугало.
Это был ее собственный голос, очень громкий и очень отчетливый.
– Нет, – сказала она. – Нет. Нет. НЕТ.
Следующие несколько минут после своего срыва Марта помнила смутно. Все в зале вытаращили глаза, но ей было не до их реакций. В голове набатом билось – нет, нет, нет.
Она торопливо прошептала «простите» и сдернула пальто со спинки стула. Сунула в карман блокнот.
Под ноги подвернулся один из Нориных мешков с бельем; в колене что-то щелкнуло. Марта покачнулась, но устояла и, держась за стену, устремилась по коридору к выходу. Рывком распахнув двери, она выскочила наружу и ослепла от яркого солнечного света.