О-ох… при моём таком подходе к превратностям жизни — придётся сплясать и на собственных похоронах.
Я радостно и уверенно улыбнулся в самодовольный оскал Мараны. И ударил её наотмашь по лицу.
— Ты — дура. Ты вздумала меня пугать. А надо — радоваться.
Она отшатнулась, но Сухан довольно резко вернул её в прежнее положение.
— Мясо, что из Марьяны летело, и кровь что лилась — не мои. Грех с души долой. Порадовала.
И снова наотмашь, уже другой рукой.
— И вообще — развеселила. Я ж теперь — идеальный любовник. Стоит-то как! Колокольня! Ну, ты видела. А всяких последствий… можно не опасаться. Теперь всё, что шевелится — моё. Спасибо тебе, Маранушка!
Она безвольно болталась в руках Сухана. Совершенно ошеломлённая. Совершенно неготовая к такой, абсолютно невозможной здесь, в «Святой Руси» точке зрения. Глупая богиня смерти! Сделать из недостатка — преимущество, из поражения — победу… «Смерть» против «мыши белой», выросшей в лабиринте… всегда выигрывает. Но — сильно потом.
В дверь внезапно заскочила девчушка. Одна из новых учениц Мары. Глянула на картинку: два голых мужика сидят на полу и мордуют голую хозяйку, взвыла и выскочила наружу. Жизнь продолжается. И мы — продолжим.
Первый вопрос: как поступить с этим женским вариантом Плутона?
— Сухан, отпусти её.
Мара отскочила в угол, начала судорожно поправлять платок, набрасывать платье, вытащила из закрутки на шее мой дрючок и, чуть было в сердцах, не запулила в стенку. Но одумалась. Мы с Суханом тоже занялись своей одеждой.
Мне было интересно: побежит она или нет? Похоже, было у неё такое желание. Но — превозмогла.
Дождавшись завершения моего туалета, она замедлено кувыркнулась на свои искорёженные растопыренные колени, и, чуть ли не прижимаясь к полу животом, выдала взвешенную, продуманную тираду:
— Господине! Зверь Лютый! Моя вина! Заигралась-недодумала! По древнему обычаю делала, как деды наши прадеды! А что ты — не тот, не такой — из ума вон. Прости вину мою! Не со злобы иль с небрежения — лишь по скудоумию да неразумению! Не отнимай имения моего! Оставь на веки вечные. Не держи на меня зла. Господине!
Плохо — я не вижу её лица. Но текст содержит кучу характерных деталей: нет обращения по имени, нет уменьшительных прозвищ типа «волчонок», нет светского титулования. Только «Господин» и «Зверь Лютый». Уровень «припадания» существенно выше обычного.
Я никогда прежде не видел, чтобы Марана стояла на коленях. Она никого и ничего на земле не боится. Она не боится смерти, потому что сама себя считает богиней смерти. Она не боится боли, потому что то, что она пережила — вряд ли можно превзойти. Чем же я её так достал?