Старик сел на корточки и привалился спиной к стене. В это время дверь открылась и вышел юркин папа.
– Юрик, – сказал он. – А это кто?
– Это Олег Андреевич, он меня от собак спас.
– А почему он на корточках сидит? – шёпотом спросил папа.
– Устал потому что. Он голыми руками дрался.
– С собаками?
– С трансформерами. И винегретом угостил.
– Понятно, – сказал папа. – Маленький такой, и не подумаешь, что с трансформерами справиться может. Ну ладно, идём. Мама ужин приготовила, я уже тебя искать собирался.
Он с опаской оглянулся на дядьку. Но дядька ничего не слышал. Он уснул.
Папа Юрки не стал его будить и закрыл дверь. Утром дядьки уже не было, а всего через месяц прошли сто лет зимы, и никто не умер.
На платформе Ярославского вокзала вдруг увидел поэта Григория Медведева.
– Привет, – говорю. – А я, видишь, хот-дог ем.
– Вот и я.
– Фу! Как можно это есть?
– Непонятно. Как-то само жрётся.
– А я жду «Спутник». Я за МКАД-ом живу.
– Я тоже!
– Но работаю-то в Москве! – сварливо заметил я.
– Неужели? И я в ней, родимой, – поразился Григорий.
– Каждый день ездишь?
– Каждый.
Во мне росли ужасные подозрения. Я даже вспотел.
– А за МКАД-ом у тебя чего? Не ипотека ли? – спросил я наконец, не в силах бороться с подступившими чувствами.
– Ипотека, ипотека.
Пазл сложился. Я заплакал и вытер лицо хот-догом, наблюдая, как с каждым движением исчезают лоскуты вокзала и неба, просвечивающего сквозь предметы. Потом наступила темнота.
* * *
Я сидел в электричке и глядел прямо перед собой.
– Чего пялишься? – спросила девушка.
– У вас интересное лицо, такое, будто вы хотите перехитрить Господа, – сказал я, немного подумав. – И при этом большие руки. Такие руки я видел только у одной актуальной художницы. Она была скульптором и делала объекты из проволоки.
Девушка слушала меня с напряжённым вниманием. Её мама тоже.
– Однажды мы почти занялись сексом, на набережной в Венеции, но было ужасно холодно, а я её побаивался. К тому же мне это строго-настрого запретили на работе: она была не вполне адекватна и могла объявить, что я её изнасиловал. Считалось, от неё это можно ожидать. Чушь, наверное.
– А у меня интересное лицо? – спросила мама девицы.
– Я всё про вас знаю, – сказал я просто. – Вы учёный, жизнь вас интересует как нечто недостижимое, источник фрустрации. Вы так и не поняли, что же в ней интересного. Люди вас любят. За растерянное любопытство к их жизнедеятельности.
– А я? – поинтересовался мужчина в чёрной шапочке, надвинутой по самые уши.
– Вы – раздражительный старый гей. У вас рот перекошен. Ваша любимая книга – «Крутой» и «Последнее дело Крутого». Вам нужно любви, но вы не можете её абсорбировать. Она в вас не задерживается. Это грустно.