Цзяо Тай выругался.
— Это же гробы!
— Поэтому я сюда и пришел, — отрывисто бросил судья Ди.
Он достал из рукава свечу и попросил Ма Жуна передать ему огниво. Когда свеча была зажжена, он пошел вдоль гробов, читая при этом надписи на прикрепленных спереди бумажных ярлыках. Он задержался у четвертого гроба и ощупал крышку.
— Слегка прихвачена гвоздями. Снимите ее.
Он нетерпеливо ждал, пока помощники открывали крышку, подсунув под нее свои кинжалы. Наконец они подняли ее и положили на пол. Из темного гробового нутра поднялся тошнотворный смрад. Ма Жун и Цзяо Тай отпрянули, проклиная все на свете.
Судья Ди поспешно закрыл рот и нос шейным платком. Он поднял свечу и устремил взор на лицо покойника. Ма Жун и Цзяо Тай заглядывали из-за его плеча, ибо их любопытство пересиливало ужас. Судья увидел, что перед ним, несомненно, лежит тот самый человек, с которым он столкнулся в коридоре: то же заносчивое выражение лица, прямые брови, тонкий нос и большое родимое пятно на левой щеке. Единственное, что отличало их, это отвратительные синюшные пятна, обезобразившие щеки, и закрытые запавшие глаза. Судье стало дурно. Сходство было идеальным, а значит, никакого обмана. В пустом доме ему повстречался призрак.
Он отступил на шаг, знаком приказал Ма Жуну и Цзяо Таю вернуть крышку на место, после чего задул свечу.
— Нам лучше бы не возвращаться тем же путем, — проговорил он. — Давайте-ка дойдем до внешней стены и перелезем ее у ворот. Мы рискуем быть замеченными, но в лесу мы рискуем больше.
Оба помощника согласились с ним.
Они стали обходить храм, держась в тени его стен, пока не увидели впереди надвратную постройку. Перебравшись через стену, они пошли по дороге, стараясь идти поближе к деревьям. Никто им не повстречался. Перебежав через дорогу, они углубились в заросли, отделявшие их от протоки.
Старшина Хун крепко спал на дне лодки. Судья Ди разбудил его и помог Ма Жуну и Цзяо Таю оттащить лодку к воде.
Ма Жун уже готов был ступить на борт, но вдруг замер, прислушиваясь. Темные воды донесли до них пронзительный голос, напевавший фальцетом: «О луна, среброликая луна…»
Гребец вел утлое суденышко к водным воротам. Певец стоял на корме, медленно размахивая руками в такт песне.
— Это пьяный поэт По Кай наконец-то возвращается домой! — ухмыльнулся Ма Жун. — Лучше нам подождать, пока он не скроется с глаз.
Когда до них вновь донесся пронзительный голос, он хмуро добавил:
— Сначала этот его визг казался мне ужасающим. Но поверьте, после того рева, что мы слышали в лесу, его песни кажутся мне просто прекрасными!