— То есть?
— То есть к тому, чтобы надоедать напоминаниями о себе даже потомкам. А стремление к сиюминутной известности — это удел тех, кого интересует не столько тот или иной вид творчества, сколько он сам, любимый.
— Нет, старик, теперь уже я с тобой не согласен! На мой взгляд, любой творец стремится к известности еще при жизни, ну а дальше — это уж как фишка ляжет… Многие великие художники эпатировали своих современников, зато потом становились классиками.
— Это все правильно, но я говорю о другом. Эпатаж любой ценой — удел тех несносных глупцов, которые, по выражению герцога де Ларошфуко, не совсем лишены ума или, добавлю от себя, таланта. А настоящий гений — это настолько поразительное явление, что оно уже само по себе является эпатажем. Давай, кстати, за гениев!
Мы снова чокнулись и выпили.
— Стремление к известности играет с человечеством очень злую шутку, — продолжал Серафим, — поскольку максимально оглупляет публику. Нет, совершенно естественно, что ведущий популярной телепередачи является человеком несравненно более известным, чем какой-нибудь великий ученый современности — тот же Виталий Лазаревич Гинзбург, например. Ужасно другое — когда тот же ведущий предпочитает брать интервью и беседовать о смысле жизни не с этим ученым, а с другим телеведущим, или вертлявым мальчонкой, известным по рекламе прохладительных напитков, или жеманной актрисой, прославившейся громким разводом.
— Здесь я полностью согласен. Мне и самому делается стыдно за человечество, когда его кумирами становятся люди, лучше всех попадающие битой по мячу, а не те, кто изобрел новое лекарство. Причем то лекарство, что спасет жизнь этим же самым болванам, которые будут снова и снова восхищаться теми, кто удачнее других попадает битой по мячу!
— Ха! — И Серафим встал на ноги, что свидетельствовало о его искренней взволнованности или заинтересованности. — Да в этом нет ничего странного, поскольку для заурядных людей интересен только тот, кто ярче их по любому другому признаку, кроме ума! Ибо, как писал второй из моих любимых французов — Монтень, — мы готовы признать за другими превосходство в отваге, телесной силе, ловкости, красоте, но превосходство в уме мы никому не уступим! Впрочем, уважение к отваге или красоте — это еще ничего… Больше всего меня умиляет нынешнее почтение к уголовным авторитетам! Как ты смотришь на то, чтобы позабавиться небольшим экспериментом?
— Валяй, забавляйся, — снисходительно разрешил я, решив про себя перечитать и Ларошфуко и Монтеня. Кстати, Серафим в свое время окончил французскую спецшколу, поэтому читал этих классиков в оригинале.