— Ах, Крош, здравствуй!
Веэн смотрел на Зою.
— Познакомьтесь, это Зоя.
Веэн улыбнулся ей ослепительной улыбкой.
— Очень рад, — помахал нам ручкой и скрылся в подъезде.
— Мой хороший знакомый, — сказал я небрежно, — искусствовед и антиквар.
— Интересный мужчина.
Эта реплика меня озадачила. Какой он для нее мужчина? Он ей в отцы годится.
— Красивый костюм.
Это — другое дело. Костюм действительно красивый. Женщины чувствительны к одежде, и замечание Зои вполне естественно.
— Хорошо иметь свою машину, — сказала Зоя улыбаясь.
Я не успел изложить свои взгляды по вопросу о собственных машинах — обеденный перерыв в магазине кончился.
Вечером мне позвонил Игорь:
— Старик, едем завтра на машинах за город. Можешь взять свою девушку.
— Какую девушку?
— Зоеньку.
Он уже знает ее имя. Впрочем, Игорь тоже отирается в магазине спорттоваров.
— Она не моя девушка.
— Старик, будь мужчиной.
Конечно, я могу пригласить Зою. Но тайком от Шмакова Петра?
— Я поеду один.
— Дело твое. По пятерке с носа.
— У меня нет пятерки.
— Старик, надо достать.
— Негде.
— Ладно, что-нибудь придумаем. Только с отдачей.
— Какой разговор!
…Мы выехали на двух машинах, на «Волге» Веэна и на «Москвиче» Игоря, вернее, брата Игоря. И хотя каждый раз Игорь делает вид, что это его машина, я знаю, сколько унижений ему стоит ее выпросить.
На «Волге» ехали Веэн, Нора, я и Зоя. На «Москвиче» Игорь, Костя, Светлана и Рая — подруги Зои, тоже девушки из магазина спортивных товаров. Девушек пригласил Игорь.
— Старик, по спецзаказу, — подмигнул он мне.
Сначала я растерялся, увидев Зою, потом обрадовался. Если бы я сам ее пригласил, то совершил бы предательство по отношению к Шмакову Петру, а раз оказался с ней в одной компании случайно, то не совершил. Тут уж кому как повезет. И без девушки я бы в этой компании имел глупый вид.
Мы взяли с собой массу вещей: палатку, спальные мешки, надувные подушки, газовую плитку с баллончиками, термосы с кофе и чаем, шампуры для жарения шашлыка и сами шашлыки — полуфабрикаты в громадной кастрюле, залитые уксусом и обложенные кружками лука. Набили машины так, что нам с Зоей пришлось сидеть, прижавшись друг к другу. И Зоя не отодвигалась от меня, иногда оборачивалась, смотрела мне прямо в глаза и молча улыбалась.
О Шмакове Петре я не думал. При чем тут Шмаков Петр? Отираться у прилавка может всякий, это еще ничего не доказывает. Если бы он нравился Зое, она бы с нами не поехала. Она знать не хочет никакого Шмакова Петра, даже не думает о нем. Я положил свою руку рядом с ее рукой, и она не забрала своей руки, дожидалась, когда я возьму ее руку в свою, такая у нее была покорная, мягкая рука. И при мысли о том, что я могу пожать ее руку, могу даже поцеловать ее и она это позволит, меня охватило такое победное, торжествующее чувство, какого я еще никогда в жизни не испытывал… Никому не позволит, а мне позволит, только мне одному. Я гордился и упивался этим, все во мне ликовало; я представлял себе темный лес, мы стоим с Зоей под деревом, никого нет, и мы одни… Когда Зоя оборачивалась ко мне и улыбалась, мне казалось, что она думает о том же, о чем думаю я… И хотя из-за свертков и пакетов мне было не слишком удобно сидеть, я боялся пошевелиться, чтобы Зоя не подумала, что я отодвигаюсь от нее.