Он вдруг наклонился вперед, исподлобья посмотрел на Шарока.
— Абакумов верных друзей не забывает. Понял?
— Понял, спасибо, Виктор Семенович.
— Давай за это выпьем. Ты весь вечер вместо водки нарзан хлестал. Я видел. Понимаю: к разговору готовился. Не осуждаю. А теперь уж выпьем.
И, запрокинув голову, опорожнил рюмку.
— С твоим делом покончено, — сказал Абакумов, — будем гулять. Как в песне-то поется: «Будем пить, будем веселиться, жизнь коротка, надо насладиться». Аза — баба ничего, умелая, а Каля как?
Хмель выскочил у Шарока из головы, понял скрытый смысл этого вопроса.
— Я с Калей не первый день, Виктор Семенович, даже думали…
Абакумов перебил его, не дал договорить:
— Вот и нужно тебе свежачка попробовать. Поменяемся!
Деваться некуда, он в руках у этой свиньи. Явится сегодня к Ежову и доложит: «Заезжал вчера к Шароку, как к старому товарищу по работе, а он, сукин сын, сидит пьяный и вас поносит, говорит, переманиваете его уйти из органов, вот сволочь, негодяй!» И тогда уведут его прямо из отдела и расстреляют, разговор короткий!
— Куда мне после вас к Азе? — улыбнулся Шарок.
— Справишься, парень молодой! А где девки-то?
Он встал, приоткрыл дверь ванной…
— Отполоскались?! Как в песне-то поется: «Девоньки купаются, сисеньки болтаются».
— Сейчас оденемся, Виктор Семенович, — сказала Каля.
— А чего одеваться? Все равно раздеваться.
— Нет уж, так нам удобнее.
Каля вышла в халате, Аза — в комбинации.
Абакумов тут же всем налил водки.
— Давайте, девушки, подкрепляйтесь.
Шарок вышел на кухню, позвал Калю, хмуро и озабоченно сказал:
— Я говорил с ним, обещал помочь. От него зависит не только моя судьба, но и жизнь. Поняла?
— Да, да, конечно, — испуганно проговорила она.
— Аза ему не понравилась, выпендривается. Я тебя предупреждал: не приводи ломаку. Придется тебе за нее отработать…
Она сначала не поняла, о чем он, потом, когда смысл сказанного дошел до нее, вспыхнула от негодования.
— Ты что, рехнулся?! Да я уйду сию минуту! Ты что говоришь?!
— То, что слышишь. Ради меня, ради моей жизни. — Он изо всей силы сжал ее запястье. — Я тебя прошу. Клянусь, мы никогда об этом не вспомним. Все! И не вздумай кобениться! Предупреждаю! Не пойдешь — мне смерть, но и тебе смерть!
Они вернулись к столу.
— Теперь попляшем, — закричал Абакумов, дожевывая ветчину. — Настраивай, Юрка, музыку. А ну-ка. Каля, давай с тобой попрыгаем.
Облапил ее, прижал к себе, голый, толстый, волосатый, задвигался по комнате, норовя засунуть ее руку к себе в трусы, и, очутившись возле спальни, открыл дверь, подтолкнул туда Калю.