Пару раз я прокрутил кольцо на пальце. Разумом пытаясь проникнуть в его сущность, я сознавал всю тщетность подобных занятий. Потребовались бы века, чтобы, по пути сжигая запретные заклинания, исследовать каждую силовую линию до ее источника. Это походило на путешествие вовнутрь швейцарских часов, изготовленных на заказ. И то и другое впечатляло красотой исполнения и гигантской работой, вложенной в их создание. Спикард мог обладать скрытыми императивами, обнаруживающимися только при определенном стечении обстоятельств. Хотя до сих пор… До сих пор он не совершил ничего неуместного. Альтернативой же был Логрус. Да уж, похоже, передо мной идеальный пример выбора из двух зол.
С недовольным ворчанием я привел в порядок свою одежду, сосредоточил внимание на Храме Змея и велел спикарду доставить меня поближе ко входу. Он все исполнил с такой покорностью и мягкостью, как будто я никогда не сомневался в нем, будто не обнаружил еще одной причины для паранойи.
Какое-то время я просто стоял на Плаце-на-Краю Света, у дверей застывшего пламени великого Собора Змея, что высится над самой Преисподней – там, где в ясный день можно увидеть сотворение Вселенной или ее конец, – и глядел на звезды, кишащие в пространстве. А поскольку моя жизнь была близка к перелому, мыслями я возвращался в Калифорнию и в школу, к плаванию на «Солнечной вспышке» с Люком, Гейл и Джулией, к тому, как сидел с отцом на привале перед окончанием войны, к поездке верхом с Винтой Бейли через виноградники на восток от Амбера, а еще к долгому свежему дню, когда я показывал город Корэл, и к странным встречам того дня.
И я повернулся и поднял чешуйчатую руку, посмотрел из-под нее на шпиль Тхельбана. «Не прекратятся раздоры на западе и на востоке и в закоулках души моей», – подумал я. Сколько же, сколько еще?.. А насмешка, как всегда, останется фаворитом – тем более если ставку пожелает сделать сентиментальность.
Вновь повернувшись, я шагнул внутрь, дабы узреть последнего короля Хаоса.
Вниз, вниз, в погребальный костер, в необъятную груду лавы, к окну, выходящему на пределы времени и пространства, где в конце концов ничего не увидеть, – туда я шел между стенами, вечно пребывающими в огне и никогда не сгорающими, следовал в одном из моих тел на голос, читающий из «Книги Змея, Висящего на Древе Сути», и наконец вошел в грот, что зиял в черноте. Расходящиеся полукольца плакальщиков в алых одеяниях окружали чтеца и величественный катафалк, у которого он стоял; внутри гроба явственно был виден Свейвил, полускрытый красными цветами, что бросали плакальщики, и тонкие красные свечи светились на фоне Преисподней. Потом я шел задами этого зала, внимая Бэнсезу, верховному жрецу Змея; его слова раздавались будто совсем рядом, ибо акустика Хаоса хороша. Я искал себе место в более или менее пустой арке, где любой, оглянувшись, обязательно бы заметил меня, и вдруг увидел Дару, Таббла и Мэндора. Те сидели на передних местах, из чего выходило, что, когда придет время, они будут помогать Бэнсезу сталкивать гроб через край в вечность. Внезапно расстроенный, я вспомнил другое погребение, на котором мне довелось присутствовать: похороны Кейна, там, в Амбере, у моря…