Дом, в котором жили Ивлевы, чем-то напоминал океанский лайнер, затесавшийся среди обшарпанных буксиров с баркасами. В нем было двадцать пять этажей, тогда как вокруг торчали только панельные девятиэтажки вперемешку с хрущевками. Квартира Ивлевых находилась на самом верху. Из окна Лили открывались отличные виды на закаты, к которым она, впрочем, привыкла настолько, что совсем не замечала. Одетая в старый халат с васильками и розочками, она переписывалась в Вайбере с Алисой Щукиной, зарегистрированной под своей школьной кличкой Щука.
«Да брось, — писала Щука, — не мог Сашка. Он не такой».
«Такой», — напечатала Лиля.
«Один раз было? Или?»
«Это меняет дело?»
«Я бы с ним разок тоже не отказалась».
«Ну и трахайся с этим мудаком», — написала Лиля, сердито нажимая на клавиши.
В комнату заглянула мать, насупленная с того самого утра, когда Лиля заявилась домой с засосом на шее, все еще хмельная и перепачканная зеленым травяным соком.
— Есть иди, — сказала мать.
Лиля поспешно выключила мобильник и свесила ноги с кровати.
— Сейчас.
— Пойдем, пойдем. Остывает.
Похоже, мать начала смягчаться. В первые дни после выпускного вечера она вообще не разговаривала с Лилей и не звала ее ни завтракать, ни обедать, ни ужинать. Недели две назад произошли перемены к лучшему, но общение сводилось к коротким фразам приказного порядка. Этим вечером ее тон сделался почти как прежде.
Лиля сунула ноги в тапочки с помпонами и поспешила мыть руки. Перед тем как войти в кухню и предстать перед отцом, она посмотрелась в зеркало над умывальником и убрала влажными пальцами пряди, выбившиеся из прически. Отец не любил, когда волосы падали Лиле на лицо. Он был отставник, бывший полковник ВДВ. Когда сердился, на щеках набухали желваки, с грецкий орех каждый.
Стоило больших трудов убедить родителей в том, что ничего страшного той ночью не приключилось. Лиля даже представить боялась, что было бы, узнай они правду. Про ликер в парке, про марихуану, про то, что их дочь блевала в кустах голая, как последняя шлюха. Саше Беляеву отец бы точно голову оторвал. В принципе, это было бы справедливо, но тогда не избежать огласки, а Лиле вовсе не хотелось фигурировать в сплетнях подобного рода. Кроме того, после Сашка отец взялся бы за нее, а он становился совершенно невменяемым, когда у него падала планка. Он так и говорил потом матери, слезливо мигающей подбитым глазом: «Извини, Катюша, планка упала». Только синяки и шишки от этого волшебным образом не исчезали.
Усевшись рядом с отцом, Лиля взяла вилку и, опустив ресницы, принялась наматывать на вилку тонюсенькие спагетти, политые томатным соусом с жареным луком. Мяса, как обычно, было гораздо меньше, чем лука, который Ивлевы-старшие потребляли в чудовищных количествах и с неослабевающим аппетитом.