Скворец Василий Иванович жил над окном, в открытой клетке; он ходил на полной свободе по всему дому, и все уважали его за ум и за образование. Очень искусно Василий Иванович истреблял тараканов и весьма похоже передразнивал; как дед ножик точит, как баба цыплят с крыльца сзывает, как Машка мурлычет.
Как только дед с бабой за стол сядут, скворец уже на столе. Бегает, вертится, попрошайничает: «Ч-что же это такое, с-скво-ру-шку-то поз-забыли?» А если и это не помогает — он прыг деду на голову да в лысину-то его — долб! Дед взмахнёт рукой, а Василий Иванович уже над окном и верещит оттуда: «Что же такое за штуки? Что же это такое?»
Так-то вот они и жили в великом согласии. Раз зимой легли они спать. А на дворе была вьюга. Вдруг баба повернулась на бок и говорит:
— Дед, а дед, как будто у нас около калитки кто-то кричит… Жалобно так…
— А ты спи знай, — отвечает старик. — Я только что второй сон начал видеть. Никто там не кричит. Ветер воет.
Помолчали-помолчали. Опять баба беспокоится.
— Да я же тебе говорю, встань ты, старый трутень! Ясно я слышу, что это ребёночек кричит… Мне ли не знать?
Тут все звери проснулись.
Машка сказала:
— Это не моё дело. Если бы молоко или мышь, тогда так… А понапрасну я себя беспокоить не согласна…
Вспрыгнула на печку и завела песню.
Патрашка потянулся передними лапами, потом задними и сказал:
— Беф! Что это за безобразие. Уснуть не дают!.. Беф, беф! Целый день трудишься, покою не знаешь, а тут ещё ночью тревожат. Беф!
Покрутился, покрутился вокруг собственного хвоста и лёг калачиком.
На дворе что-то опять запищало. Даже и дед услышал.
— А ведь это ты верно, баба, не то ягнёнок, не то ребёнок. Пойтить, что ли, посмотреть?
Спустил ноги с лежанки, всунул их в валенки, снял с гвоздя тулуп и пошёл на двор.
Приходит.
— Старуха, зажги-ка огонь. Погляди, кого нам бог послал.
Баба зажигает, а сама торопится:
— Кого? Кого? Мальчика? Девочку?
— Совсем наоборот, не ребёночек, а козя. Да ты посмотри, какая прехорошенькая.
Вынул из-за пазухи, подаёт бабе. Та разахалась:
— Ах, ах, ах, что за козя! Что за козюля удивительная!
Настоящая ангорская.
А козя вся дрожит: на ножках и на брюшке у неё снег обледенел комьями, хвостиком вертит и прежалостно плачет:
— Бе-е-е… Молочка бы мне-е-е!..
Дед своей старухи боялся и знал, что она скуповата.
Однако осмелился, прокашлялся:
— Ей бы, старуха, молочка бы? А?
А старуха и рада:
— Верно, верно, старик. Я сейчас.
Налила молочка в блюдце. Но козя была совсем мала и глупа: ничего не понимает, только ногами в блюдечко лезет и всё блеет.
Тут старик догадался: