Поднявшись по лестнице на один пролет, мы оказываемся в полукруглом коридоре с пронумерованными дверями.
– Здесь ложи бенуара, – объясняет администратор, открывая самую дальнюю дверь. – Эта ложа зарезервирована. Можете распоряжаться ею в течение всего спектакля.
Он вкрадчивой походкой курьера покидает ложу, а я оглядываюсь по сторонам. Ложа – крошечная, обитая алым. Над залом парит музыка Чайковского, на сцене – в самом разгаре рождественский бал с танцорами в викторианских костюмах. Это все настолько чарующе, что я на мгновение забываю, зачем я здесь.
Я вижу облегчение на лице Тихомирова. С противоположной стороны бенуара в ложе покрупнее и куда роскошнее, увешанной бархатистыми золотыми кисточками, сидят Стечкин и Лой. У Стечкина вид непроницаемый, а Лой, похоже, задремал.
– Ждите здесь, – шепчет Тихомиров.
Он возвращается через две минуты.
– Все в порядке. На входе в президентскую ложу дежурят два вооруженных офицера. Туда никому не проникнуть.
Я киваю. Я изнурена. С каким удовольствием я бы сейчас закрыла глаза и отдалась течению музыки, но в душе продолжаю гадать – как наверняка и Тихомиров: где может быть Оксана? Если мы с Чарли – лишь отвлекающий маневр, в чем же тогда состоял основной план?
Первый акт подходит к концу, занавес опускается, и в зале загорается свет. Напротив нас Стечкин встает и куда-то уводит Лоя.
– К президентской ложе примыкает частная гостиная, – говорит Тихомиров. – Там их никто не потревожит.
– Наверняка им есть о чем поболтать.
– Не то слово, – утомленно улыбается он, закатывая глаза.
Мы остаемся на своих местах. У Тихомирова одна из телефонных линий всегда свободна для связи с его офицерами, но им нечего ему доложить. Он притопывает ногой и, наконец, встает.
– Может, пройдемся?
– Конечно.
Мы выходим из ложи и начинаем пробираться по длинному узкому полукруглому коридору. Идем мы долго: здесь людно, причем некоторые из зрителей весьма немолоды. На полпути натыкаемся на администратора, который что-то говорит в телефон раздраженным тоном.
– Что-то случилось? – спрашивает Тихомиров.
– Ничего особенного. Зрительница заперлась в туалетной кабинке и вырубилась – скорее всего, пьяная.
– Где?
– Внизу, в женской уборной.
– Отведите нас туда. Быстрее.
Услужливый администратор ведет нас по лестнице в фойе, где его поджидает встревоженная женщина из персонала.
– Покажите, – говорит Тихомиров.
В уборной Тихомиров, особо не церемонясь, проталкивается сквозь очередь. По местной трансляции передают звонок и объявляют, что второй акт «Щелкунчика» начнется через пять минут. Мы добираемся до запертой кабинки, и Тихомиров, надавив широким плечом на дверь, выламывает задвижку. Внутри на полу в обмякшей позе сидит молодая женщина. С виду она не из бедных, у нее утонченные черты и модная стрижка, на лице – минимум косметики. Мы с администратором стоим позади Тихомирова, который подносит нос к ее рту и приподнимает ей веко. По трансляции объявляют, что осталось три минуты.