Ввели женщин. Первой шла дочь, завороженно уставившаяся куда-то в сторону лестничной двери; ее легонько подталкивала в спину мать, приговаривая:
– Не смотри, маленькая, не смотри… Что уж тут поделаешь. Не судьба…
– Вы носитель? – строго пропищала главная крыса.
– Да, – сипло выговорил друг музыканта. – Я музыкант.
– Это хорошо, – командир крыс перекинул автомат за спину, и у друга музыканта подкосились ноги от пережитого напряжения. Не помня себя, он опустился на пол. Командир внимательно смотрел на него сверху маленькими красноватыми глазками.
– Вы предаетесь нам? – спросил он.
Не в состоянии сказать хоть слово, друг музыканта лишь разлепил онемевшие губы, а потом кивнул.
– Это хорошо, – повторил командир и наклонил голову набок. – Вы будете пока жить здесь этот апартамент. Воду мы пустим через половину часа через водопровод. Ни о чем не надо беспокоить себя.
Мать облегченно вздохнула.
– Во-от и слава богу, – сказала она. – Наконец-то заживем как люди.
– Трупы мы уберем сами, – командир подошел к роялю.
Друг музыканта вскочил – его едва не задел длинный, волочащийся по полу розовый хвост. Он почувствовал болезненное, нестерпимое желание наступить ногой на этот хвост, поросший редкими белыми волосками, и поспешно отступил подальше.
– Покидать апартамент можно лишь в сопровождений сопровождающий. Мы выделим сопровождающий через несколько часов. Пока вы будете здесь под этот конвой.
– Да мы уж нагулялись, не беспокойтесь, – сказала мать. – Калачом наружу не выманишь.
– Выходить иногда придется, чтобы оказать посильную помощь при обнаружении другие люди, – ответил командир. – Например, чтобы довести до них нашу гуманность и желание сотрудиться… трудничать. – Он перевел взгляд на друга музыканта: – Это хороший инструмент?
– Очень хороший.
– Поиграйте.
– С удовольствием, – сказал друг музыканта.
В дверях толпились крысы.
– Прискорбно жаль, – проговорил командир задумчиво, – что так много людей не понимают относительность моральных и духовных ценностей в этот быстро меняющийся мир. За иллюзия собственного достоинства готовы убивать не только нас, но и себя. Дорогостоящая иллюзия! Теперь, когда так тяжело, особенно. Мы поможем вам избавляться от этого вековечного груза.
– Вы ведь и покушать нам небось принесете, правда? – спросила мать. – Вот и слава богу… А там, глядишь, и детишки пойдут… – Как добрая бабушка, хранительница очага, она сложила руки на животе, оценивающе оглядывая друга музыканта, и того затошнило. Эта потная, перепуганная шлюшка, из-за которой он уже начал было завидовать другу, теперь казалась ему отвратительной. И, однако, выхода не было, спать придется с ней.