Самое интересное в Санта-Мария-делла-Скала, впрочем, находится на уровне площади, то есть на четвертом этаже, если по-сиенски, и на первом, если по-нормальному. То, что выше плинтуса и брусчатки и подсвечено естественным освещением…
Этот этаж самый разнообразный, в каждом его отсеке – собственный маленький, но самодостаточный арт-микроклимат. Где-то мелькают остатки романских фресок, где-то ренессансных, но особенно приятен огромный (приемный) зал паломников и пилигримов, расписанный большими, многофигурными картинами (каждую, как у Карпаччо, можно рассматривать часами) Доменико ди Бартоло из жизни больничного приюта.
Еще раз: это не религиозные чудеса, это даже не исторические события, но бытовые, почти жанровые сцены «глаза в глаза». По-флорентийски яркие и разноцветные, как витраж или калейдоскоп, щедро раскидывающие детали по сторонам (отклонение от канона как раз и начинается с параллельных историй и многочисленных статистов, образующих дополнительные сюжеты).
Стиль Доменико ди Бартоло, на работы которого можно наткнуться и в городской пинакотеке, говорит не столько о накате флорентийского влияния, сколько об ослаблении и даже медленном угасании местной силы.
Like a Virgin
Доменико ди Бартоло – из тех «художников-рассказчиков», к которым Борис Виппер причисляет сына и отца Липпи, Беноццо Гоццоли, Гирландайо. Все они сочно, ярко и многоцветно (вообще-то Виппер поругивает их за избыточную декоративность и отсутствующую глубину) внутри одной фрески набрасывают множество параллельных историй. Не столько сукцессивных, как это было в Средневековье, где на одной доске могут быть показаны сразу несколько последовательных эпизодов, сколько суггестивных – будто бы независимых друг от друга. Такое есть у позднего Боттичелли; именно у него особенно заметны центростремительные силы композиции. Фигуры подчас напоминают паруса, надутые ветром, или пузыри земли, налитые тугой витальностью.
Для меня главное удовольствие от живописи Ренессанса проявляется не в хрестоматийных трендах (двусмысленные улыбки Леонардо, безмятежная гармония Рафаэля, титаническая монументальность Микеланджело), стремящихся в центр картин или фресок, но в медленных и ползучих изменениях по краям.
Искусство опережает реальность, чтобы задавать ему программу преобразований, подтягивать повседневность за собой. Значит, искусство средство, а не цель.
Мне интереснее, конечно же, жизнь и постоянное повышение ее «уровня моря» – неуклонный рост культурного слоя, пробирающегося в подсознание и в конце концов меняющего зрение. А для жизни всегда интереснее все неглавное, не слишком заметное – проходные, вспомогательные да запасные варианты, однажды ставшие нормой, очевидным отныне способом восприятия.