Я ведь не преувеличиваю – бесплотное присутствие взорванных крыльев почти физически ощущаемо, словно анфилады залов и торжественные коридоры, по которым курсировали и табунились персонажи Стендаля, подвисли в паре метров над землей. Из-за чего организм туриста оказывается слегка изможден. Примерно как от латентной лихорадки с легкой испариной. А тут еще и роса на траве…
Выглядит Пилотта многократно перелицованной верхней одежкой. Фасон и фасад многократно менялись, из-за чего (только что над моей головой прогудел мощный самолет, словно бы намекая на возможную бомбардировку – «можем повторить», ага) первоначальная цель этих почти природных кирпичных наростов как следует подзабылась.
По соседству с экс-покоями, обращенными в конторы и выставочные залы, а также театром Фарнезе, вмурованным в лабиринт, разместили исторические и художественные коллекции. В меньшем крыле заселилась археология, тогда как в «первой очереди» основного придворного лабиринта ныне живут скульптура и живопись, галерея которой, впрочем, начинается этнографией: каменными капителями и резными деталями романских да готических храмов.
В археологическую секцию я не пошел (как после пинакотеки и в палаццо Сан-Витале, так и не отысканный в блужданиях внутри тумана), известно же, что наследники славного рода увезли лучшие артефакты и скульптуры в Неаполь, а вот театра Фарнезе, построенного учеником Палладио, не миновать – с его закулисной части начинается путь в пинакотеку.
Так уж устроена изнанка двора и логистика его музеев. За театральным фойе путь начинает двоиться. Налево – собрание картин и артефактов, направо пойдешь – в залы с портретами и бюстами членов правящей династии Боргезе попадешь, а также в лабиринт залов с картинами и фресками Корреджо и Пармиджанино. Здесь их самое полное собрание сочинений в мире. Специалитет.
Предшественник Караваджо
В этих залах Корреджо выигрывает количеством, Пармиджанино – тщанием. Корреджо, как главного местного гения, выставили с пиететом и особенной расстановкой. Не жалея пространства. У Пармиджанино в Национальной галерее Пармы всего пара работ, но их хочется назвать штучными. Их меньше, чем хотелось бы.
Этикетаж находится на плинтусах (вот кто так строит?), полумрак превращает пилоттовских Корреджо и Пармиджанино в коллективного Караваджо, хотя и более мягкого, без кусков сырого мяса, пармская ветчина – продукт вторичной обработки, она ярче и нежнее.
Впрочем, памятники в Парме стоят обоим художникам. Ценят их двоих. Хотя, конечно, именно Корреджо стоит в полный рост на центральной площади, взявшись почему-то за ухо.