– Что делать с ним, братцы? Оставлять здесь нельзя. Немцы подождут, подождут – сами за огурцами придут. Придется отпустить.
– Пусть огурцов наберет и идет. Да я сейчас сам ему их снизу принесу. – Козырин взял у старика ведро, спустился в погреб.
Поднявшись, он подал старику ведро:
– Смотри, дед, помалкивай. Про нас ни слова. Выдашь – первая пуля твоя. Нас погубишь, наши придут – пощады не будет. Вон на той обгорелой яблоне повесят.
– Зачем вы пугаете дедушку? Он же наш, русский, советский. А наши своих не предают. Разрешите, товарищ старшина, я ему дверь открою, – встал Володя Субачев.
Я взглянул на Василия и Виктора. Они кивнули головами.
– Открой, Володя. Иди, дед, но помни – фашистам – ни слова. Ни слова…
…—Не нравится мне старик. Ох не нравится. Лизоблюд какой-то. Да что там какой-то – настоящий. Объедки с фашистского стола жрет, опитки допивает, – нахмурился Дубков.
– Что поделаешь. Голод не до того доведет. Сколько их, таких стариков и старух, отступая, фашистам на съедение пооставляли… – вдруг взъярился Козырин. – Теперь идем винить, судить их за то, что крошки с фашистских столов подбирали…
– Да чего ты забурлил – пар из ноздрей… Тех, кто их оставлял, самих мало осталось, в боях полегли. Если и была в чем-то их вина – под Москвой, в Сталинграде, в Крыму кровью своей искупили, – негромко, миролюбиво откликнулся Дубков, – и мы ее продолжаем за всех живых и мертвых искупать…
– Смотрите! Смотрите! Как немчура засуетилась. Вон двое куда-то в село вприпрыжку помчались, руками машут, в нашу сторону показывают. Офицер тот самый, утренний, опять на крыльце руки в боки стоит, раскорячился, того самого или уже другого часового распекает. Орет как свинья недорезанная. Хоп! Еще три Ганса из-за дома на крик офицера как из-под земли вынырнули… – Щеки Володи даже в серых сумерках тамбура, куда свет поступал только через щели в стенах, запунцовели от волнения. – Вон в кучу сбились – в нашу сторону идут…
– К бою! – скомандовал я. – Без нужды не высовываться! Без команды не стрелять!
– Выдал! Выдал! Проклятый старик, – выругавшись, скрипнул зубами Дубков и, поудобнее положив автомат на брус доски двери, лег рядом с Володей.
Я и Виктор заняли оборону справа и слева от Дубкова и Субачева.
Немцы шли не так, как обычно ходят в атаку, – не цепью, а друг за другом. Расчет их был правильным. Всех их прикрывала от нас печь сгоревшего дома. Дойдя до печи, они укрылись за ней.
– Эй, кто вы там, черти полосатые, что ли?.. Сдавайтесь. Бросайте оружие. Выходите. Мы знаем – вас четверо. Хода назад для вас нет. Хотите жить – бросайте оружие, выходите. – Голос кричащего был громкий и спокойный. Так говорят уверенные в своей силе и слабости противника люди. Язык русский. Чистый. Без всяких акцентов.