Это будет чуть позже. Однако сейчас она, стуча каблучками красных лаковых туфель, торчащих из-под ее синих брюк, спешит к булочной. Вокруг тишина — это весьма респектабельный район. Здесь всегда по утрам тихо. В этой части города весьма редко можно увидеть спешащих людей. Разве только тех, кто занят на ответственных должностях. К примеру, как ее покойный супруг, месье Бернар. Как, бывало, в последнее время после того, как ее супруг получил звание дивизионного комиссара, в случае возникших чрезвычайной важности срочных обстоятельств, за ним присылали целый кортеж. Тогда эти же тихие улочки в любое время суток могли сотрясти, подобно сильному землетрясению, сирены полицейских автомобилей.
Мадам распахнула глаза вместе с тем, как во сне и наяву ее ноздрей коснулся аромат свежей выпечки. И сразу ее губы разочарованно сникли, в отличие от того, что происходило в ее божественном сне, в реальности аромат исходил не от багета или круассана, а всего лишь от пересушенного тоста, которой только что Алена поставила на тумбочку у ее кровати.
Заметив, что госпожа пробудилась, помощница ворчливо сообщила:
— Сегодня завтракаете здесь, мадам. Внизу вам этого сделать не удастся. И будьте благодарны за то, что мне удалось для вас раздобыть.
Француженка удивленно приподнялась на постели, мгновенно за ее спиной материализовалась подушка, на которой она и устроилась. Покосившись на хлипкий завтрак в виде двух и вправду подгоревших тостов и чашку остывшего чая, который Эрнестина уже слишком давно не пила, она осведомилась:
— Почему? Нас выгоняют?
— Нас не выгоняют, мадам. Но вам лучше будет позавтракать здесь. Внизу происходит сущий бедлам.
— Пф! Глупости! Алена, ты просто не выспалась! Не стоило тебе вчера вместе со мной и с Хьюго ходить на мистические круги. Ночные прогулки всегда были для тебя тяжким испытанием. Теперь тебе везде и все кажется неправильным, не соответствующим твоим высоким стандартам. Я не настолько требовательна к окружающим, моя милая.
Журавлева, которая явилась этим утром в спальню мадам в накинутом огромном розовом халате на ее громоздкое тело поверх белой фланелевой пижамы, спрятала руки в карманы и осталась стоять прямо перед француженкой. Ее брови, которые давненько нуждались в стрижке, то и дело поднимались и опускались, отказываясь замереть на одном месте. Мадам поняла, что компаньонка была в крайне взволнованном состоянии, которое как обычно это с ней бывало, не умела скрывать. У Вольф зачесались ручки — что ж, это могло означать только одно — пока она спала, случилось нечто крайне интересное.