В одном современном сообщении говорится: «На последнем костюмированном вечере при дворе красавица графиня Кастильоне, известная главным образом своими пышными формами, явилась в костюме героини нового романа Флобера „Саламбо“. На ней было высоко подобранное платье, сандалии, на каждом пальце удивительно сложенной белоснежной ноги сверкало бриллиантовое кольцо, а над левым коленом — драгоценное запястье из алмазов и смарагдов».
С тех пор разнузданность уже не ослабевала, чтобы достигнуть в наше время, как уже показано, своего апогея. Почти беспомощны против этого, естественно, всякие полицейские меры, запрещающие, например, устроителям публичных балов и маскарадов сооружать искусственные беседки, где влюбленные парочки могут спокойно предаваться любви и т. д. В таких случаях любители подобных развлечений спасаются на время под сенью семейного дома и беснуются здесь, пока не пройдет гроза нравственного ригоризма.
Кто хотя бы поверхностно знаком с жизнью жуирующего бомонда, тому известно, что здесь часто не знают ничего высшего, как предаваться самым грязным неприличиям: «Ведь мы среди своих… Как очаровательно иметь возможность хоть раз в жизни не стесняться».
Начинается обыкновенно с того, что кто-нибудь продекламирует явно скабрезные стихи, модные в том или другом кабаре, и нередко эти стихи лучше всего знает и помнит именно дама, которую не очень приходится упрашивать повторить их со всеми подчеркиваниями. Потом переходят к танцам. Стоит ли стесняться! Если светские дамы Второй империи подражали на своих семейных вечерах самым разнузданным танцовщицам канкана из «Бал Мабиль», то в 1890-х они соперничали так же рьяно с сестрами Баррисон — ведь носили же и они такие же пикантные dessous. А ныне? Ныне, как уже упомянуто, танцуют матчиш или кекуок так дико, сладострастно, как не осмелился бы его протанцевать сутенер со своей проституткой.
Картина этих нравов везде одна и та же. Там, где процветают полудевы, девушка не умеет лучше доказать свое презрение к мещанству, как тем, что прежде всего эмансипируется из-под власти чувства стыдливости.
У Марселя Прево встречается такая сцена: «Она быстро села на стул перед роялем и заиграла прелюдию, прежде чем ее могла остановить Мод, которой это не нравилось. С необыкновенным талантом подчеркивала она все двусмысленные стихи. Мужчины аплодировали. Песенка произвела на них более сильное впечатление, чем они хотели признаться. Контраст между неприличным содержанием песни и девичьими устами, произносившими ее, и девичьим слухом, ловившим ее, зажег в них искру желания. Искрящаяся пена рискованной песенки опьянила и девушек, этих полудев. Смех их звучал неестественно прерывисто, и они опирались с еще большей томностью на руку своих кавалеров».