То была Венера, выходящая из моря и, кроме своих волос, не имеющая никакого другого одеяния.
Когда Нана поднимала руки, то при свете ламп видны были золотистые волосы под мышками. Никто не хлопал, никто не смеялся. Лица мужчин вытягивались и становились серьезными. Носы втягивались, губы дрожали и становились сухими.
Над театром, казалось, проносится легкое дуновение, чреватое неясной угрозой. Добродушное существо, каким до сих пор представляли себе Нана, превратилось вдруг в женщину — в женщину, вселяющую беспокойство, возбуждающую неведомые желания».
Хотя этот рафинированный трюк и был придуман давно, популярность его сохранилась до последних дней. Так, в 1907 году в Милане, в театре «Олимпия», подвизалась очень красивая артистка Лида Борелли, выступавшая в таком же приблизительно костюме, как Нана, причем на этот раз, как сообщала корреспонденция из Милана, публика была — что вообще большая редкость — возмущена слишком большим отсутствием костюма на этой даме.
Публика не удовольствовалась, однако, и этим зрелищем, она хотела видеть сразу целые массы женских ног, женских бедер и пикантно выставленных женских грудей, и притом в самых разнообразных и затейливых комбинациях. Так возникли так называемые «обозрения», обходящие вот уже целое десятилетие все сцены больших театров-варьете всего света. В них непристойность, характерная для варьете, достигла своего апогея, ибо здесь было все: непристойность в словах, в пении, в музыке, в костюме, в жестах — вообще во всем.
Пока это — последнее слово, non plus[30], дальше которого не пошли. Но будущее покажет, что и в этом жанре возможны еще более утонченные формы — если только не прекратится спрос. А этот спрос не прекратится до тех пор, пока будет существовать характерный для частнокапиталистической системы метод работы, неизбежно вызывающий потребность в таких острых средствах возбуждения нервной системы. И потому решительно все слои населения поставляют посетителей этих увеселительных учреждений.
Даже верхушка общественного здания сразу дала им свою санкцию. Императрица Евгения пришла в восторг от первой по времени парижской шансонетной певицы, знаменитой тогда mademoiselle Терезы, от ее шикарной манеры петь шансонетки — и сделала ее своей официальной подругой, а ее примеру последовала и первая ее придворная дама, княгиня Меттерних.
Так и «Нана» интересовался весь Париж. О ее дебюте Золя говорит: «Присутствовал весь Париж: люди науки, финансисты, жуиры, много журналистов, несколько писателей, биржевые дельцы, проститутки в большем количестве, чем порядочные женщины, — странно смешанный мир, воспитанный всеми гениями, испорченный всеми пороками, и на всех лицах отражались те же вожделения и та же скука».