Есть ангелы, живущие в разреженном эфире, есть бактерии, способные существовать только в глубочайших клоаках. Но обладает ли какое-нибудь другое существо такой жизнеспособностью, как человек?
Вот здесь сидят в самой антигигиенической обстановке три поколения женщин и поочередно укачивают четвертое. Нам показали четырнадцатилетнюю мать, протягивающую грудь своему кричащему первенцу, и стошестилетнюю старуху, проработавшую на фабрике последние восемьдесят лет».
Вот несколько десятков документов, показывающих, во что капитализм превратил для рабочей массы идеи гражданской свободы и всеобщего счастья, которые должны были стать действительностью вместе с падением феодализма. Можно было бы привести их тысячами. Ибо в этом и заключается сущность капитализма — а ныне он проник и в самые захудалые уголки, — что наряду с колоссальными богатствами он создает и массовую нищету, нищету в таких размерах и такую безысходную, равной которой еще не бывало в европейской истории. Нужда перестала быть единичным явлением, она стала отныне явлением типическим, неотвратимой судьбой для большинства людей.
Консервативные противники буржуазной эры в тысячах картин изобразили ужасы французской революции, чтобы вызвать отвращение к порожденному ею общественному порядку. Нет сомнения, буржуазное государство родилось из крови, крещение его было настолько кровавым, что новое общество чуть не захлебнулось в крови. Предки наших крупных промышленников, коммерции советников и банковых директоров были не очень щепетильными людьми. И, однако, только невежды или лицемеры могут приходить в «крайнее возмущение» при виде таких ужасов. Все ужасы французской революции, вместе взятые, оказались детской игрой по сравнению с неслышными убийствами, совершенно беспрепятственно совершенными в продолжение десятилетий развивавшимся капитализмом.
Гильотина поглотила в общей сложности около 5 тысяч жертв, а современный капитализм, современные колоссальные богатства выжаты из страдальческой жизни и смерти четырех пятых всего человечества.
Развернутая картина была бы, однако, недостаточно полной, даже больше, она была бы, безусловно, неверной, если бы мы дали приспешникам феодализма возможность с фарисейской гордостью противопоставить промышленному развитию идиллические отношения, характерные будто для земледелия.
Если мы назовем положение сельских рабочих столь же безысходным, а не каким-нибудь более мрачным эпитетом, то такая характеристика будет лишь самой мягкой, какую можно сделать. Здесь жилищные условия также служат уже сами по себе достаточно ярким доказательством. Жилищные условия сельских батраков просто не поддаются описанию.